голос он. – Вы ни черта не знаете!
– Напротив, милорд. Я охотно верю в то, что леди Фабиана умеет внушать любовь.
– А вы не слишком-то почтительны. А ещё недоверчивы. Так для чего люди, по-вашему, женятся?
– Чтобы составить хорошую партию.
– И к тому же циничны. А как же светлейшее из чувств? Разве не во имя него благородные лорды совершают подвиги на страницах романа, который вы сейчас читаете и усердно прячете каждый вечер под подушку?
Я вздрогнула. Откуда он знает?
Граф зашёлся от беззвучного смеха.
– Да бросьте, не нужно следить за вами, чтобы знать, какими медовыми пряниками забита голова юных дев. Так почему вы мне не верите? Вы же её видели, вот и скажите: разве можно не любить Фабиану? Вам прежде доводилось видеть столь совершенную оболочку? А её голос…
Его глаза вспыхнули, как у охотника при виде окровавленной лани.
– Видимо, у меня свои представления о проявлениях любви, милорд.
– Ах, вы о вчерашнем… вы любите пирожные, мисс Кармель?
На столике между нами стояла принесённая мною тарелочка, так что вопрос был праздным.
– Да, милорд.
– А какое ваше любимое?
– Эклер с ванильным кремом, милорд.
– А вы могли бы съесть два таких эклера разом?
– Пожалуй…
– А пять?
– Это было бы затруднительно.
– А десять?
– Едва ли это возможно.
– Так вот представьте, мисс Кармель, я тоже очень люблю пирожные – ореховые корзинки, если быть точным. Настолько люблю, что начинаю их есть и уже не могу остановиться: во рту приторно сладко, аж до тошноты, живот скручивает от боли, но я продолжаю через силу запихивать их в себя. Чувство престранное: и сладостно и гадко. Я знаю, что остаток дня мне будет очень плохо, но завтра я пойду за новой порцией. И кто в этом виноват: пирожное, оттого что оно такое заманчивое и хорошо пропеченное, или я, потому что, зная о последствиях, продолжаю его есть?
– Но пирожное не внушает вам привязанность насильно.
– Разве одно мешает другому? Или вы думаете, я не в состоянии отличить истинную привязанность от внушаемой? Уверен, и вы почувствовали вчера разницу. Хотя противиться, признаю, очень трудно. Порой невозможно. Тем не менее несложно определить, где истинное чувство, а где сладостное принуждение. А теперь представьте, что оба ощущения взаимноналожились…
– Тогда я бы возненавидела это пирожное.
– Так, по-вашему, ненависть противоположна любви?
– А разве нет?
– Нет. Равнодушие – вот истинный антипод.
– То есть, пока я здесь, мне придётся любить ореховую корзинку?
– Именно.
– И нет другого выхода?
– Ну, разве что залепить себе уши воском. Потому что заставить корзинку молчать очень проблематично.
Скорее, нереально. А стоит леди Фабиане заговорить, а тем паче
