в этот желанный город.
Рванулось ли постыло холодным ветром, когда неожиданно и вскинулся зловеще, не зловеще бездонный взгляд нищего. Прохватил озноб. Чего же более? Дервиш? Странствующий монах, превозносящий иную философию, далеко далёкой от мирских сует данного бытия.
Все луки тетивой натянутой, направленными стрелами в сердце нежданного проявителя досель неслыханно невиданной наглости откровенно выразили одно, лишь слово, лишь взмах и, проткнут, продырявят без всяких сожалений, что дух ничтожный отлетит, что упадёт дряблое мясо с откинутым ликом навсегда потухшего взгляда, на удовольствие и пир всяким тварям низкого полёта. Уж вороны да грифы не упустят этого. Как муху, как комара. Вот его цена!
Велико ж было влияние кумира, во всём желание походить на него, но и дух светлый, ещё ничем не осквернённый, когда лишь начал путь по вздыбленной долине бренного мира, и заставило рукой приказа отвести луки, оружия, несущих смерть мгновенную этому, влачащему право на само существо.
– Что ты увидел? – переспрашивал юный властитель благородного духа, белой кости от рождения.
Была ли в этом особенная сущность, в этом, казалось, замкнутом пространстве, когда уж вспыхнувший огонь затухал до тусклой блеклости, тая задумчивость, сокрытую истину, всколыхнув лишь ожидание. Может, и стоило этого.
– Я вижу как все, простые вещи, я вижу того ворона одинокого, что кружит вдалеке, будто и почуял. Он такой, как и я. Ибо и я почуял… – говорил замогильно тихо встречный незнакомец, могущий и исторгнуть крик повелительный, как показалось.
Но и вскинули головы невольно, заприметив точно одинокую чёрную птицу в ясном небе. И повернули, весь внимая, что скажет дальше, какой вывернет ход, потому и проблеск, зачаток любопытства.
– Говори… – за всех и отобразил юноша возросшее нетерпение.
– Я вижу тени, тени будущего, ибо мне и дано приоткрыть завесу, за которой пеленой, белесым облаком вздыбленным застилается само таинство, сама предопределённость. Ты не спрашивал меня, не просил, но повелением своей души не могу упрятать от тебя, хочу сказать тебе то, что и видеть дано не каждому, далеко не каждому. Ибо и воспарил я над другой долиной, вглядываясь, вчитываясь в иную книгу иного бытия, в котором и узрел мгновением лишь край предопределённости, укрытой туманом времени, сквозь пелену которой не каждому дано взглянуть, узнать. Но я увидел, успел увидеть блик, тончайший блик.
– И что сказал тебе этот блик?
– Ты увидишь человека, каких не видывала земля, каких и не было от вершин этого неба.
– Уж сильно великий этот человек?
– Как высота глубин синего неба…
– Но я видел великих людей…
– Не то, не то… – и взглянул, влачащий одежонку нищую в ту сторону, откуда занимается утренняя заря в самую п�
