обогнули весь земной шар. Я видела, как заходило огромное красное солнце, опускаясь за горизонт серых волн беспокойного океана, и я видела, как солнце восходит, отражаясь в стеклах окон небоскребов большого города. Иногда мы опускались низко-низко и проносились над поверхностью некоего моря, из воды тогда выскакивали дельфины и, стремясь обогнать нас, летели ласточками вперед, ныряли, уходя торпедами под воду, и снова взлетали. Но знахарь, невольно улыбнувшись и помахав им на прощание свободной рукой, все же оставил их позади. До моего слуха донеслось запоздалое стрекотание, я оглянулась и увидела, как прощаясь с нами, дельфины весело танцуют на кончиках своих хвостов, кивают своими большими головами и машут нам вслед ластами. Выглядели они при этом, ну совсем, как люди…
Миновав на большой высоте города и селения, мы снова опустились к зеленому морю тайги.
Перед Вычегодским стали снижаться и мягко приземлились посреди березовой рощи рядом с крайними домами.
Ни слова не говоря, он опустил меня со сгиба своей правой руки, поставил на землю и, взяв за руку, легонько сжав мою ладонь своими прохладными, тонкими пальцами повел к дому.
Поселок, залитый светом вечернего заката, гудел. Много народа волновалось возле нашего дома. Все еще пребывая под впечатлением обаяния знахаря, я ни на что не обращала внимания, а тихо шла, увлекаемая своим чудесным проводником и спокойно, как бы со стороны, наблюдала за происходящим.
Посреди толпы стоял старый мужик, толстый, рыхлый, весь налитой самогоном и жирными щами. Маленькими, заплывшими глазками он зорко следил за нами. От квадратной его фигуры исходила некая угроза.
Возле мужика вьюном вился Петрусь, конечно, за целый день, а были мы у избушки знахаря утром, он успел добраться от Виляди до Вычегодского. В руках у Петруся болтался рюкзак с дарами, по всей вероятности он пытался всучить их толстому мужику. Я глядела, недоумевая.
Мы подошли. Мужик молчал, изучая недоверчиво лицо знахаря. Наконец, посреди перешептываний и переглядываний толпы, мужик, внезапно, охнул и грузно шлепнулся на колени, прогудел едва слышно и очень сконфуженно:
– Прости, Хозяин, не признал!
А после, резво вскочив, принялся ретиво отталкивать удивленную толпу, давая дорогу знахарю. Мужик этот все успевал, он и кланялся перед знахарем, и замахивался на неповоротливых поселковых мужиков, и отпихивал любопытных баб. Впрочем, его услужливые увертки знахарь, кажется и не замечал вовсе, он даже бровью не повел, а только вошел в дом, взглянул строго в глаза моей прабабушки, наложил свои прекрасные белые руки на ее почерневшие истекающие гноем ноги и на глазах у всех вычегодцев, повисших даже на подоконнике окна, ноги у нее посветлели, раны затянулись, разбухшие вены сузились и спрятались под кожей, сделавшись почти незаметными.
Прабабушка без страданий и слез встала на ноги и прошлась под всеобщее ликование толпы. Кинулись, было, качать
