старый дребезжащий автобус и поехал бы в горы. – Под поглаживающими пальцами по узкому запрокинутому лицу мальчика расплылась мечтательная улыбка. – Потом я спустился бы в зеленую долину и сидел бы на солнышке у мельницы, глядя на примулы, дикие ирисы и пробковые дубы. Я закинул бы удочку и целый день ловил бы в запруде рыбу. И может быть, мне попалась бы еще большая форель.
– Ты, конечно, пошел бы один? – тихо спросил профессор.
– Конечно нет! – Улыбка стала шире, и Николас заговорил без малейшего смущения: – Со мной пошел бы Хосе. Это он меня научил.
– Научил чему? – выдохнул Галеви.
– Рыбачить, естественно. Он прекрасный рыбак. И лучший игрок в пелоту в Сан-Хорхе. Но он этим не хвастается. И он так тяжело, ужасно тяжело работает в саду…
– Ты от Хосе в восторге? – с безмерной учтивостью предположил профессор.
– Да, да, конечно!.. – воскликнул мальчик. – Хосе – мой друг.
В недолгом молчании ярко вспыхнули пылинки в полосах света. Пальцы «ясновидца» все так же размеренно двигались, а журчащий голос продолжал:
– Когда твой отец был в отъезде, ты поехал с Хосе на речку. А что вы делали после рыбалки?
– Я отдыхал.
– С Хосе?
– Ну да, Хосе лежал рядом на траве. Там было так хорошо, так тепло на солнце.
– Еще бы, – с тайной гримасой произнес этот духовник от дьявола. – Я понимаю. Меня это не шокирует, дитя мое. Ты не должен пугаться, что рассказал мне об этом.
– А почему я должен пугаться? – удивился Николас. – Я ничего плохого не сделал. Я рассказываю вам все как было.
Профессор закусил губу и раздраженно воскликнул:
– Нет ничего плохого в том, чтобы нарушить запрет отца?!
– Я не собирался нарушать, это все из-за Гарсиа.
– К этому мы еще вернемся, – сказал Галеви. – А сейчас… Ты признался, что ты от Хосе в восторге.
– Это то, что я чувствую, – серьезно ответил Николас.
– Тебя никто и не обвиняет, дитя мое. – К профессору вернулся его успокаивающий тон, он снова почувствовал себя на знакомой и безопасной почве. – Я знаю, тебе нравится, когда Хосе рядом, когда он прикасается к тебе. Например, сейчас тебе было бы приятнее, если бы это он был здесь и гладил твои волосы…
– Да, намного приятнее… – сказал Николас и покраснел от своей невольной грубости.
Профессор, довольный этим проявлением стыда, не обиделся. Повседневная работа давно приучила его равнодушно принимать гораздо худшие оскорбления, даже самую гнусную брань, которую могло обрушить на него извращенное сознание. Единственное, чего он хотел, – воспользоваться этим детским смущением в собственных целях.
– Ты хочешь, чтобы он был с тобой рядом… Прикасался к тебе… – Он доверительно улыбнулся. – Поэтому ты и пошел к нему домой?
Николас неловко пошевелился, будто желая увидеть лицо своего «следователя». Большая темная комната, решетка
