вокруг миром. В такие минуты раздававший письма Семен Афанасьевич улыбался беззубым ртом, ощущая, что он еще нужен людям вокруг него, и осознание этого делало его счастливым. Это радостное настроение распространялось даже на сны, в которых ему снова виделась мирная довоенная жизнь, прогулки по астраханской набережной вместе с женой и дочкой. Проснувшись, Семен Афанасьевич не спешил вставать и долго лежал, прикрыв глаза, улыбаясь и старясь запомнить ускользающий сон.
На следующий день он чуть не умер. Обходя кружным путем Трудоградский тракт, он перемудрил, и сумерки застали его в поле. Именно из-за темноты его внимание привлекли панельные дома, стоящие на окраине поселка, расположившегося вдалеке от дороги. Поселок был обозначен на картах как заброшенный, но в трехэтажках горел свет, притом горел он почти в каждом окне так, будто и не было никогда Войны.
Это было настолько не похоже на бандитское логово или жилье беженцев, что Семен Афанасьевич, не выдержав, отправился к поселку, чтобы осмотреть дома ближе.
Свет в окнах горел ярче обычного, гораздо ярче вставленных в люстры стоваттных лампочек. Однако, почему-то это не насторожило его, как не насторожили ни распахнутые двери подъездов, ни пустой, вымерший двор.
Свет манил его, и он шел к домам, шел мимо большой детской площадки с металлическими горками, проржавевшей ракетой и резным, покрашенным в черный цвет, улыбающимся деревянным солнышком.
Семен Афанасьевич остановился только чудом, когда заметил какое-то движение над головой. Почтальон непонимающе уставился на столбы электропередач, между которыми вместо проводов были натянуты бельевые веревки, на которых висело тряпье. Резкое движение рваной ткани под порывом ветра и заставило почтальона отвлечься от света из окон.
Почтальон огляделся: все вокруг выглядело так, будто то, что обитало здесь, только примерно знало, как живут люди. Солнце на игровой площадке было выкрашено в черный, улыбаясь ему одноглазой перевернутой мордой, бетонные клумбы, что стояли прямо на дорожках, были полны сорняков и воткнутой туда арматуры, а песочницу наполняло что-то напоминающее известку пополам с крупным, острым щебнем.
Из разбитого окна на первом этаже донесся слабый, изможденный стон. Стон человека. Нужно было бежать, но, обзывая себя последними словами, Семен Афанасьевич шагнул вперед, расстегивая на ходу кобуру с наганом. В нос ударил тяжелый тухлый смрад, перебивающий запах цветущих под окном кустов.
Подняв единственную руку, почтальон вцепился в подоконник и приподнялся, заглядывая внутрь комнаты. Он смотрел туда всего секунду, прежде чем разжать пальцы и побежать прочь со всех сил, но этой секунды хватило, чтобы увидеть все. Лампочка под потолком была вывернута, и свет сочился прямо из оклеенных заплесневелыми обоями стен. Мебели не было, и безногие, безрукие, дергающие головами тулова людей, собак, овец лежали прямо на полу в одной покрытой кровью и гноем
