причёска по моде четырнадцатого года не была ей ещё знакома. В протестных акциях Марина пока что не участвовала. Ко всему прочему, она была ещё и девственницей. Последнее обстоятельство девушку шибко тяготило.
Засиделась Марина в девочках – по мнению окружавшего её общества…
Был конец весны. Экзамены за первый курс обучения на культуролога были сданы. Стояла жара. Тесно было девичьей груди под маечкой. Тяжко становилось дышать. Хотелось любви. Одиночество пугало.
А кругом все улыбались! А вокруг все ходили парами, взявшись за руки. А подруги! Постоянно говорили о сокровенном: эвфемизмами, намёками, полушёпотом. И Марине тоже хотелось быть как все! Обсуждать! Хотелось, чтобы было чем с подругами поделиться, посплетничать. Хотелось стать счастливой, стать успешной. Одиночество пугало.
Была, конечно, у Марины своя «дружеская зона» (так тогда было принято у молодёжи изъясняться), и два прописанных в ней молодых человека. Но одного было жалко, он был в очках и от него дурно пахло, он был чертовски неухоженным занудой, так что Маришка лишь принимала от него посильную помощь в учёбе, а в благодарность за это даже позволяла редкие совместные прогулки, во время которых милая девушка всё время мечтала о прищепке на нос. А о другом, о Вите Шепилове, дурная молва шла от сокурсниц – говорят, гулящий он был, девушек оставлял у разбитого корытца. Ну и что, что гулящий? Зато родители обещали ему к третьему курсу свою машину, а под рукавами рубашки гуляли заметно при движениях рук бицепсы.
Загулялся, вестимо, Витя из параллельной студенческой группы так сильно, что девицы-сокурсницы с ним не общались более. Но Маришку это не пугало, напротив, это даже помогло ей сблизиться с ним. Стали молодые люди похаживать по душной и знойной, бензином и радиацией пропитанной Москве. А когда дозволенное время прогулок заканчивалось, возникала неловкость: надо что-то сделать на прощание, обняться или поцеловаться. Но Марина не решалась, а Витя, кто знает, быть может, что и просто устал от женского вниманья.
Как-то притащил с собой на прогулку Витя корявую розу-мутанта, знать мать её роза с каким-нибудь тюльпаном согрешила. Как бы ни был цветок ужасен, щёлкнуло что-то в Маришкином мозгу: парень оказал знак вниманья, значит, неровно дышит, значит надо возблагодарить. И, прощаясь, приобняла она Витюшка неловко и чмокнула его в щёку. Марина чуть зарделась; щека молодого человека была с плотной кожей, с волосками; а опытному Вите, казалось, было всё равно.
У Марины была хорошая подруга – Света, Светик-семицветик, рыжая, как стерва, худая – кости наружу, но страсть какая озорная: вечно что-то о своих похождениях сказывала откровенно, да с юморком. Не стеснялась ничего. Хоть и легкодоступной, по всей видимости, была Света, да толковой в жизни: училась хорошо, много что знала и мнение своё у неё имелось в наличии по любому вопросу. Одним словом – эрудиция загуливать не мешала. И правильно! Только вот Маринке не по себе было: р�
