Строки будто бы слипались перед глазами. Девушка не знала, что себе заказать.
В углу помещения кафе висел большой телевизор. Передавали новости. Марина подивилась тому, что телевизор работает, ведь Михаил Романович Сапин предупредил её, что связи с Москвой нет. Надежда на то, что связь со столицей всё же сохранилась, осталась в душе Марины. Но тщетно. Она поглядела на часы в углу экрана телевизора: выпуск новостей выходил с трёхчасовым опозданьем. Показывали всю туже девушку, прижимавшую к груди котёнка, бегущую от артобстрела по раскалённому мосту. Марина от отчаянья заплакала. Ей, и в самом деле, было непросто. Она не знала, что с её мужем сталось и увидятся ли они хоть когда-либо. Думаете, просто ей было заплакать? Нет. Общество, в котором она существовала, не дозволяла проявление честных эмоций: перманентное стремление к успеху и наживе не оставляло в характерах людей места искренности. Думаете, Марина жалела девочку с котёнком из новостей и других жертв войны? Нет. Марина заплакала, так как впервые в сознательной жизни почувствовала неопределённость и неуверенность в собственном благосостоянии…
Марина вытирала слёзы. Официант, которого она попросила принести бокал домашнего вина, ничего не сказал по поводу того, что она плакала, просто выполнил заказ. Привык, наверное, что в его заведеньице, теперь уже, можно и так сказать, прифронтовом заведеньице, чаще плачут, нежели чем смеются.
Как издёвка висела на стене картина с видами центральных площадей Киева.
– Девушка, добрый вечер. Можно вам присоединиться? – спросил Марину незнакомец. Девушка немного испугалась: не заметила она, как этот молодой человек подошёл. Будто бы из под земли, словно deux ex machina, явился тот. Незнакомец был в пальто поверх водолазки, в полутёмных очках, немного небритый, худой и долговязый, пружинистый в жестах. Он походил на типичного неврастеника, но в то же время голос был его абсолютно спокоен, а мимика была расслаблено-доброжелательной.
Марина сдавленно кивнула, и лишь потом подумала, что этот её ответ, возможно, начало пути в никуда. Но что-то непонятное, может быть, подсознательное безразличие ко всему происходящему ввиду отчаянья, успокаивало её с одной стороны, а с другой – располагало к неизвестному собеседнику.
Незнакомец присел рядом с Мариной, одновременно заказав официанту принести то же, что и девушке.
– Девушка, что ж вы плачете! У вас такой маникюр красивый, а вы плачете.
Марина усмехнулась и невольно поглядела на свои вишнёвого цвета ногти. Последняя слеза упала со звоном в бокал как последний сбитый в войну самолёт. Молодые люди представились друг другу, но Марина что-то не запомнила, как незнакомца звали: и имя своё он назвал нечётко, и в голове у девушки гудело после того, как она плакала.
– Вы извините меня, пожалуйста, мне нужно привести себя в порядок, – сказала Марина незнакомцу, – Вы посмотрите пока что за моими вещами, ладно?
– Пожалуйста, пожалуйста.
Девушка
