невинности вырисовывается. Вот смотри… Даже если взять во внимание наш ужин. Какие хорошие продукты – разные, полезные. И достать легко – легче лёгкого! А когда я вот был в твоём возрасте, Марина, ничего такого не было.
– Опять началось… Папочка, нельзя так себя грузить! Было – не было… Какая разница? Ты к чему вообще клонишь?
– Да вот к чему. Вот чего я никак не могу понять. Вот вы, молодые, живёте в мире потрясающих возможностей, живёте в сытости, даже не в достатке, а в переизбытке… И всего вам мало! Притом почти не работаете. И всё равно вам всего всегда мало! Протестовать ещё ходите… Не понимаю.
– Папа, а как же не протестовать? Коррупция, воровство, убийства…
– А вот кое-где сейчас женщин и стариков убивают, очень недалеко от Москвы, – и вы молчите. Загаженный, никому даром не сдавшийся Химкинский лес всем скопом защищали, рубашки на груди рвали… и чего? А теперь молчите.
– Всё спорно, папа. А как не протестовать? Это единственная возможность оставаться честным гражданином – уйти в оппозицию. Разве нет?
– Я не считаю так.
– Папа, ведь и в твоё время молодёжь, я думаю, боролась и на площади выходила. Только вот ты – дома сидел.
– Ну митинговали они, и что? Ну диссидентишки по кухонькам своим прокуренным сидели и до потери пульса спорили, как нам Россию обустроить… И чего с того? Только к шмотью, к фенечкам импортным все они стремились на самом-то деле. Всё развалилось бы и без их помощи. Они только всё окончательно испортили, весь их спор – на крови…
Пётр Алексеевич сделал паузу, выдохнул и задумался, оценивая сказанное, не загнул ли он лишнего.
– И да, дочка, я дома не сидел. Я строил. Я много работал.
– И чего построил?
– Уф, давай сменим тему разговора…
Надрыв этого диалога не испортил вечера, а наоборот, придал ему некую пикантность. Снова, под последние два бокала, оживлённо разговорились отец и дочь, часто смеялись, подшучивали и глядели друг на друга с умиленьем и восторгом, позабыв свои идеологические разногласия. Пётр Алексеевич, допив вино, обнял Марину и заторопился уходить: его ждало такси, и жена, Софья Андреевна, давно его ждала. Спокойно им всем было в тот вечер, хоть и грозила наступившая ночь поутру перерасти в кроваво-алую зарю…
Марина вдруг поняла, что стоит в холле аэропорта практически без движенья около получаса. Видимо разговор с майором ввёл её в ступор. Не зная, что ей дальше делать, девушка отправилась в аэропортовое кафе.
Покуда Марина шла к кафе, ей наперерез подошёл странноватого вида пожилой человек, одетый почти как монах, с массивным крестом, разве что без пудовых вериг, выдающих схимника прошлых эпох. Человек остановил Марину, мотнул головой, отчего затрепетали его седые неухоженные патлы, и воздел жестом боярыни Морозовой два сухих узловатых пальца к небу.
– Девушка, остановитесь, послушайте,
