видела?
Она кивнула равнодушно.
– Мы на тебя надеемся, Гуля.
– Но это, наверное, для малышей, – протянула она.
– Вовсе нет. Для школьников. Сбор рисунков в городской библиотеке. У тебя очень интересные работы, я помню, подбери что-то. Или нарисуй что-то новое. Хочешь – принеси мне, а я уже передам. Так будет удобнее.
Гуля кивнула – ладно.
После уроков зашла домой – там в ящике стола она хранила свои рисунки: синее море, белый пароход, закаты. Все это сегодня казалось детским, немного наивным и смешным.
Она намного меньше рисовала в последнее время. Разве только карандашом в тетрадках. Покупать краски и альбомы было не на что. Просить у Барно – немыслимо. Она собирала открытки с морскими пейзажами, которые присылала ей Влада, хранила их вместе с письмами от сестры. Но морская тема её больше не привлекала. И в скупых набросках и эскизах, сделанных карандашом, оживало то, что окружало её ежедневно: их махалля, дворики, заборы и распахнутые калитки, дорога в школу, деревья, замершие под снегом или усыпанные плодами, их пустырь с высокой травой и россыпью одуванчиков.
На следующий день Лариса Матвеевна вызвала её в кабинет, вручила краски и пачку ватмана.
– Ты уж нас не подведи, Гулечка. Лучшие работы пойдут на областной конкурс, а потом на республиканский. Это большая честь – представлять наш город, – она замолчала и тихо добавила:
– Ольга была бы рада.
– А если я не… – растерянно протянула Гуля.
– В победу надо верить, девочка. Это важно всегда и везде. Я в тебе не сомневаюсь. Можно подавать три рисунка. Иди, работай, рисуй.
Гуля сама удивилась, как послушно легла в руки кисть, как будто не было этого перерыва. Она чувствовала, что манера её письма изменилась – стала более строгой, лаконичной: она стала рисовать красками в скупой манере карандашных эскизов.
Под короткими мазками оживала жизнь их махалли, их городка: цвели деревья, возилась в пыли ребятня, качался гамак в их дворике и о чем-то спорили желтоглазые скворцы – майны. После школы Гуля, наскоро пообедав, бежала в свой дом и пропадала там до вечера. Она чувствовала себя, как путник в пустыне, наконец-то добравшийся до спасительного колодца. О темах и сюжетах не думала – рисунки рождались сами, словно кто-то водил её рукой с кистью по белому листу.
За неделю она использовала всю бумагу и, поняв это, почувствовала, что её оторвали от спасительной влаги, дарующей жизнь.
Долго решала, что выбрать, а потом отнесла все рисунки Ларисе Матвеевне. Та разложила их на своем столе, предварительно освободив его от всего того, что громоздится на столе директора школы.
Долго рассматривала рисунки, не глядя на Гулю, а потом обняла ее за плечи и заплакала.
Её рисунки прошли на областной конкурс, а потом на республиканский.
К этому времени Гуля с Дилей уже работали на швейной фабрике.
А ближе к новому году к ним пришла Лариса Матвеевна и молча дала в руки газету.
