меня жжет. Чтобы после меня кто-то остался и покорил этот мир. Чтобы я мог завещать кому-то все, что накопил. И научить их всему, что узнал. Чтобы меня помнили и любили.
– Это непростая задача – создать целый народ. Моего собственного чрева на такое не хватит.
– А… но… как же тогда ты это сделаешь?.. – растерялся Мазед.
– Не переживай, соитие не потребуется.
– Не потребуется?.. А… ну… это хорошо, конечно… – сник Мазед, застегивая сюртук обратно.
– Но я кое-что придумала, – заверил Оргротор, накрывая руку Мазеда своей. – Зеркала, твоя кровь, твое колдовство – и немного моей помощи. Я объясню, что делать.
Голос Оргротора журчал, как ручеек. Слаще любого вина, он был одновременно мужским и женским, приятным для любого, кто его слышит. Мазед испытал некоторую досаду, что способ будет более обезличенным, но когда Оргротор закончил рассказывать свою идею, он даже обрадовался.
Ведь таким образом это будут именно дети Мазеда. Не Мазеда и Оргротора, не смесь двух Органов, а именно его собственное потомство, только его. Без примеси чужих признаков.
Именно этого Мазед хотел в первую очередь. Он родился в окружении гохерримов, которые сразу были целой семьей, могучим сплоченным кланом – и смертельно завидовал такому счастью.
Его ведь они тогда не приняли. Возможно, именно из-за соседства с гохерримами он и сам получился похожим на гохеррима – но все-таки другим. Почти вдвое больше, хвостатым и каким-то распухшим. Уродливым, искаженным, с огромным носом и ушами.
Мазеда отвергли, не признали за своего. А потом долгими тысячелетиями его тело все сильней ветшало, все чаще раскрывались рубцы и давали о себе знать язвы. Ему становилось все хуже, он чувствовал неуклонное приближение смерти.
И Мазед искал способ продолжить себя в других.
Весь верхний этаж башни занимала зеркальная зала. Тридцать четыре зеркала, и каждое вело в другой мир. За каждым светилось не только отражение Мазеда, но и пейзаж иной планеты, иного измерения. Кроме хозяина, никто еще не бывал в этой зале прежде – Оргротор стал первым.
– Это подойдет, – сказал он. – Это даже лучше, чем кривые зеркала. Теперь нужна кровь.
Мазед с готовностью отдал целое ведро своей крови. Каждое зеркало окаймил алой рамкой и написал в углах слова индивидуальности. Он не хотел получить кучу близнецов – каждый потомок должен чуть-чуть отличаться от него и своих сиблингов.
Эта зала была его святая святых, его путем за Кромку. Мазед много веков ее отшлифовывал. Зеркала висели по кругу, и все было так рассчитано, что отражения не пересекались. Напротив каждого стекла была глухая стена, и каждое было ограничено толстой рамой, так что даже боком ничего не попадало.
Кто-кто, а Мазед знал, насколько это опасно – когда одно волшебное зеркало отражает другое. Получается зеркальный тоннель, способный увести в необозримые глубины мироздания – и оттуда могут явиться такие гости, что заставят обгадиться
