Любовь и ненависть / Мәхәббәт һәм нәфрәт. Разиль Валеев

      Всё здесь чуждо: ветры сдули

      с гор леса и облака…

      Я с утра брожу в Кабуле:

      вот бы встретить земляка!

      На каком лице замечу

      вдруг знакомые черты,

      словно кровному навстречу полечу:

      ты иль не ты?

      Может быть, земляк бинтами

      весь замотан по глаза:

      прохожу госпиталями,

      где не лица – образа.

      Взрыв произошёл в полёте,

      пламенели облака:

      всяк, сгоревший в самолёте,—

      мой земляк наверняка.

      Я расспрашивал героя,

      здесь лишённого руки:

      Те, кто пал на поле боя,

      не мои ли земляки?

      Я здоровался с живыми,

      я на кладбищах молчал,

      я над павшими своими

      братьев плачущих встречал.

      Лишь глаза в сердцах закрою

      в бой идёт солдатский взвод…

      Но искал среди героев

      земляков я наперёд.

      Чужую речь на улицах Кабула

      понять не мог я, хоть кого зови…

      Уже надежда выбраться уснула.

      «Салям! – вдруг слышу. – Здравствуй, шурави[4]!»

      Афганца вижу, юного солдата.

      Спешит и суетится паренёк.

      И вдруг втыкает в дуло автомата

      весенний распустившийся цветок.

      Показывает им на солнце, горы

      своей красивой, страждущей страны…

      Я понял, не нужны нам разговоры:

      желает сердце мира, тишины.

      Путь укажи мне. Заблудился нынче

      не только я, а многих стран синклит[5].

      Свидетелем стоять – не наш обычай,

      когда земля страдает и горит.

      Тех, кто ушёл на подвиг в сорок первом —

      не возвратить: они ещё в бою.

      Крутые эти годы горьким эхом

      вернулись в землю горную твою.

      По огненным каменьям, адским кругом,

      средь узких улиц нам пришлось идти,

      чтоб вместе с молодым афганским другом

      к потерянному выбраться пути.

      Ну а потом ушёл он восвояси,

      пожал мне только руку: «Шурави!»

      Его Кабул принял в свои объятья,

      усталые, бессонные, в крови.

      Его улыбка, как в ночи оконце,

      ещё не раз блеснёт в полночный срок…

      В груди его – предутреннее солнце,

      а над плечом – пылающий цветок.

      На горе,

      в палатке пыльной,

      при бессонном огоньке

      я читал стихи Джалиля

      на родимом языке.

      Я поведал о поэте:

      краток был к бессмертью путь.

      Чем труднее жить на свете,

      тем стиха ценнее суть.

      Ночь вокруг. Мрак страшен: вроде

      и

Скачать книгу