в голове крутились мысли, отличные от общественной жизни. Я управляла домом, насколько могла, потому что Пусси была еще более темпераментной, чем в юности, а ее любовные похождения становились все серьезнее. Бывали дни, когда она запиралась в своей комнате, отказывалась есть, и часами плакала.
Время от времени Валли приходил в дом с одной-единственной целью: развлечься по полной программе. Пусси не могла справиться с ним, поэтому я сама разбиралась с ситуацией. Должно быть, о себе давала знать определенная сила и решимость, которые лежали в основе моей робости, потому что я лучше справлялась со многими сложностями, чем Пусси, которая была примерно на четырнадцать лет старше меня.
Но в ту зиму произошло и много приятных событий. Благодаря музыкальному таланту Пусси поддерживала связь с артистами, и мне нравилось слушать ее пьесы и ходить с ней в театр, на концерты и в оперу. Боб Фергюсон, который вел в Нью-Йорке приятную холостяцкую жизнь и имел много друзей, познакомил меня в тот год с художницей Бэй Эмметт и некоторыми из ее друзей, и я была рада, что мы с Бобом восстановили былую дружбу. Он считал, что имеет право привозить меня домой после вечеринок, которые мы посещали вместе, что было для меня большим облегчением, ведь в противном случае меня ждала горничная – это было одно из правил, установленных бабушкой. Оно забавляет меня, когда я вспоминаю, как весело было гулять по европейским городам в полном одиночестве. Бабушка приняла Боба в качестве моего спутника, но даже слышать не хотела о том, чтобы кто-то еще имел такую же привилегию.
Боб брал меня с собой на вечеринки в студию Бэй Эмметт, где я могла в неформальной обстановке познакомиться с людьми, достигшими успехов в области искусства и литературы. Мне это нравилось гораздо больше, чем официальные обеды и танцы, которые я каждый вечер с трудом выдерживала, но мне не хотелось оставаться в стороне, потому что меня все еще преследовал призрак моего воспитания, и я верила, что так называемое Нью-Йоркское общество действительно важно.
Еще в то время я начала видеться со своим кузеном Франклином Рузвельтом, который учился в колледже, и с его кузеном Лайманом Делано, другими членами его семьи и некоторыми друзьями по колледжу. Думаю, матери Франклина, миссис Джеймс Рузвельт, было меня жалко.
Миссис Рузвельт и ее муж, скончавшийся в 1900 году, очень любили мою мать и особенно отца, вместе с которым однажды пересекли океан на пароходе, когда он начинал кругосветное путешествие. Они его так обожали, что после рождения Франклина попросили моего отца стать его крестным.
Когда мне было два года, родители взяли меня с собой погостить у Рузвельтов в Гайд-парке. Позже свекровь рассказала мне, что помнит, как я стояла в дверях с пальцем во рту, мама называла меня «старушкой», а Франклин катал меня по детской на спине. Мое первое воспоминание о Франклине относится к одной из оранжевых рождественских вечеринок, а более позднее – к тому лету, когда я вернулась домой из школы и поехала в Тиволи
