говорит доктор Кэрол.
Я поворачиваюсь и приподнимаю подол футболки, но не выше грудей.
Шрамы над поясницей у меня самые страшные. Их я и показываю Скаю. Я чувствую его взгляд своей кожей. Он охает.
– Почему они такие жуткие? – спрашивает он.
– Вся сила удара пришлась на лобный отросток и на рога, – сообщаю я, отворачиваясь от него, говоря в окно. – Королевский олень расковыривал меня по кусочкам, пока я там висела.
– И что вы чувствовали? – спрашивает он.
Я опускаю подол футболки. Мои шрамы обычно поражают людей на месте. На меня производит впечатление, что он способен говорить. Лицо его матери бледно.
– Было больно, – говорю я. – И унизительно. – Но по прошествии первых пяти часов боль стала казаться нормальной.
– Хватит на эту тему, – говорит доктор Кэрол.
Мы втроем возвращаемся к еде, но я ловлю взгляды украдкой, которые бросает на меня Скай. Мы заканчиваем есть, и он исчезает в своей комнате. Оба они, Пэкс и Скай, оставили грязные тарелки мыть и ставить в сушилку доктору Кэрол. Без моего компьютера, без чистки моего оружия, без моих систем и моего расписания я не знаю, кто я. Я стою в углу, стараясь не выглядеть смущенной. Я испытываю облегчение, когда доктор Кэрол заканчивает мыть тарелки, оставленные ее сыновьями, и говорит:
– Пойдемте в мой кабинет.
Кабинет представляет собой пристройку с множеством окон. Пристройка расположена в задней части дома и выходит на обнесенный стеной сад, заросший бамбуком. Глядя на гигантские окна и балконные двери, я начинаю нервничать.
Я забираюсь на оттоманку, прислоняюсь спиной к одной малой полоске стены, пытаюсь получить полный обзор вокруг себя. Доктор Кэрол погружается в кресло, начинает говорить безапелляционным тоном.
– Я извиняюсь за поведение Пэкса, – говорит она. – Ему восемь лет, и он не знает, что такое эмпатия. Но я не хочу, чтобы вы реагировали на моих мальчиков так, как вы это делаете сейчас.
– Он задал вопрос, – говорю я.
– А вы задрали на себе футболку, – говорит она. – Я знаю, время сейчас трудное, но здесь мой дом, моя семья, и здесь действуют мои правила. Если вы не будете все это уважать, мне придется попросить вас уйти.
Я обдумываю имеющиеся у меня варианты. Их совсем не много.
– Я остаюсь, – говорю я.
– И? – говорит она.
– Я буду уважать ваши границы.
– Спасибо.
Она лишь немного старше меня, но я столько лет под ее наблюдением, что позволяю ей говорить со мной, как матери. Я хочу, чтобы она была довольна мной. Я ни за что не хочу потерять группу.
Нас прерывает успокоительная трель цифрового звонка.
Она берет свой телефон, говорит что-то неразборчиво приглушенным голосом. Я знаю, известия не самые приятные, потому что она три раза переводит взгляд на меня.
– Хизер? – спрашиваю я, когда она заканчивает.
Она некоторое время рассматривает жесткий соломенный коврик между нами,
