возможностей и фактической власти, Роман, как ни странно, бояться его не перестал и лишь изменил формат общения, почти прекратив появляться на глазах у родителя.
Когда через много лет после первой неудачной беременности Таня вновь забеременела, Роман не мог поверить, что такая наглость вообще возможна и что эта женщина, совсем не производившая впечатление прожжённой стервы, могла так поступить. Дело в том, что их половая жизнь, конечно, восстановилась после того выкидыша, и со временем, ни шатко ни валко, всё пошло своим чередом, но он точно помнил, что именно в тот период между ними не было сексуальных отношений! Он был слишком занят, да и настроение не способствовало. Таня, конечно, убеждала потом, что он просто забыл и был пьян, и вообще…
Когда Таню увезли в больницу со схватками, Роман даже не подумал поехать с ней. Повесил ей на руку заранее собранную сумку с вещами и проводил до двери. Ещё санитарка так на него посмотрела, будто он ей в лицо дым от папиросы выпустил, с презрением, что ли.
А когда закрыл дверь и развернулся, чтобы пойти в комнату, тут же отлетел к соседней стене. Удар у его отца, хоть и пенсионера, но тогда ещё совершенно здорового и сильного, был в два раза мощнее, чем мог бы быть его собственный. Цветов-старший долго не церемонился. Объяснил однозначно, без лишних комментариев и возможности обсуждения, что он в курсе разговоров о «непонятной» беременности его снохи, претензиях к ней Романа и прочем. Однако не потерпит подобное поведение со стороны своего сына. Андрей Васильевич потребовал, чтобы Роман немедленно отправлялся в больницу следом за женой, беседовал с врачами и медсёстрами, контролировал благополучие будущей роженицы и на выписку был как штык, с цветами и счастливой улыбкой на морде. Так и сказал – «на морде». В обратном случае он может прямо сейчас убираться отсюда и никогда не появляться у отца перед глазами. Татьяна и ребёнок останутся, а он вылетит и отсюда, и из Москвы ко всем чертям, если понадобится.
Роман не спорил. Он пытался лишь выяснить, почему отец так уверен в его жене и так относится к нему, но разговор закончился последним, «предупреждающим», ударом.
Из родильного отделения Роман встречал жену и чужой кулёк, перевязанный синей лентой. Встречал с улыбкой, «как заказывали», и букетом роз. И после каждый день, на протяжении многих лет он всё пытался разглядеть в лице Дмитрия хотя бы малейшую на себя похожесть. Хоть какую-то черту, но… Нет. Дмитрий Романович Цветов решительно не был похож ни на него, ни на свою мать, ни даже на бабушек или дедушек. Совершенно другой масти лицо и глаза ещё эти… Ужасные глаза стального оттенка, как пули.
Волчонок
71–80-е гг.
Цветов-младший родился и рос во время «между волком и собакой». Старое ещё не ушло окончательно, а новое не торопилось вступать в свои права. С самого раннего детства он не мог не замечать, что его жизнь была совершенно не похожа на жизни его одноклассников и мальчишек во дворе. Квартира деда не была богатой и модной, но каждая её деталь имела историческую ценность и хранила
