и пой. Он не сильно бросал яблоки, но шум получался достаточно громким, чтобы меня будить. Звук и ритм бьющихся о мой домик яблок был для меня чем-то вроде приглушенной музыки, как фоновый стук малого барабана – он всегда напоминал мне о том, как громко должно быть слышно малый барабан в песне.
Папа знал, что я люблю играть на барабанах, поэтому предложил играть в его группе три вечера в неделю на протяжении всего лета. В его группе играли светскую музыку, которую обычно приписывают к стилю «Великого Гэтсби». Мы играли ча-ча-ча, венские вальсы, фокстроты и мелодии из бродвейских мюзиклов, например «Лето» из «Порги и Бесс». Я был в ужасе, когда девчонки моего возраста входили в отель, разворачивались и уходили. Мне так хотелось сыграть рок-версию Wipeout или Loui Loui, а не вальс времен Людовика XIV, ну, или так мне казалось. Мы располагались в большом зале отеля и играли четыре сета с 19:30 до 22:00, каждый по полчаса. Мне приходилось забирать свои длинные волосы, приглаживать их гелем или воском и собирать в хвост. Я был похож на четырнадцатилетнего Аль Пачино в «Лице со шрамом»!
Я уже два или три лета играл так с папой каждый вечер два месяца. Публика была постарше, но время от времени кто-нибудь приводил своих дочерей; там были семейные посиделки. И вот однажды вечером, когда я играл, пришла одна симпатичная девочка в белом платье со своими родителями. Я наблюдал за ней из-за барабанов, оглядывая с ног до головы и фантазируя, как делают все маленькие мальчики. Ее мама смотрела, как первый танец отец, конечно же, посвящает своему маленькому ангелочку. Как мило! Наверное, ей было лет четырнадцать – пухленькое юное совершенство, сверкающие большие зеленые глаза, волосы до талии. «О, боже», – подумал я и, охваченный подростковой похотью, распустил волосы, хотя это очень рассердило папу. Я хотел РУШИТЬ ВСЕ РАМКИ! Я был уверен, что, услышав наши песни, любая девушка в здравом уме ушла бы через две секунды, если бы не ее родители! Я прямо видел, как она думает: «Я сваливаю!»… и я тоже! Погоня началась! Во время перерыва папа сидел в баре со своей группой, а я пускал слюни в коридоре, смотря на ангелочка в белом платье.
Звук и ритм бьющихся о мой домик яблок был для меня чем-то вроде приглушенной музыки, как фоновый стук малого барабана – он всегда напоминал мне о том, как громко должно быть слышно малый барабан в песне.
Один парень по имени Поп Беверс приезжал в июле в Троу-Рико косить поля. Он жевал табак – такой большой кусище. Я разговаривал с ним, пока он крутил самокрутки и учил этому меня. После этого я сам начал делать сигареты из рыльцев кукурузы. Я оставлял их у окна, сушил, заворачивал в папиросную бумагу и курил. Рыльца кукурузы! Однажды я попробовал жевать табак, и мне стало так плохо, что меня тошнило огромными кусками прямо на мою сестру Линду.
Потом начались годы алкоголя. Все лето моя семья собирала большие бутылки из-под кока-колы. Зимой, когда мы жили в Бронксе и Йонкерсе, мама хранила бутылки из-под газировок, пива и вина, и мы привозили
