восхищение необыкновенным умом царя Соломона и изъявила желание совершить путешествие в Иерусалим, чтобы лично выразить ему свою глубочайшую признательность и испытать его несравненную мудрость.
– Ты приберёг самое сладкое напоследок. Выходит, что я добился желаемого. Но какова формулировка: «лично выразить ему свою глубочайшую признательность и испытать его несравненную мудрость»! Ведь я не ошибаюсь это её собственные слова?
– Да, мой государь, я дословно передал устное послание царицы.
– Ведь это вызов, Завуф! Вызов на поединок, состязание в мудрости! – Соломон светился от удовольствия.
– Это несколько самоуверенно со стороны юной царицы Билкис.
– Как сын Вирсавии, могу смело утверждать: «Не стоит недооценивать женский ум!» А глядя на то, как ловко Билкис сумела вскарабкаться на престол Сава, я готов высечь эти слова в граните.
– Мой государь считает…
– Уверен, мой проницательный Завуф. После всего, что ты поведал о расследовании отравления царя Хадхада, я в этом абсолютно уверен.
– Так стоит ли рисковать, принимая у себя столь опасную женщину?
– Не судите опрометчиво, говорят мудрейшие, ведь нам неизвестны все предшествующие обстоятельства. Тем более, мы уже один раз ошиблись, стараясь разглядеть весь зал через замочную скважину, о осторожнейший Завуф.
– Мы не ошиблись, мой государь. Мы просто не дошли до конца цепи.
Соломон улыбнулся:
– Её хитрость и коварство, её опасность, её самоуверенность, её красота пробуждают во мне азарт и несколько поистраченную жажду жизни. К тому же я просто не могу не принять вызов от женщины.
Прошла осень, началась зима с ее серым, пасмурным небом, бесконечными дождями, холодом и сыростью. Тармин, тот самый помощник Завуфа, который ездил с особым поручением в царство Саба и остался в Марибе, голубиной эстафетой сообщил, что двор царицы Билкис начал приготовления к дальнему путешествию. Из-за этой новости царь Соломон пребывал в некотором волнении. Такое душевное возмущение было, однако, приятным, ведь после затяжного периода апатии Соломон вновь ощутил некую новизну чувств, состоявших в желании и необходимости добиваться женщины. Как бы это не казалось странным для подавляющего большинства мужчин, но царь прежде никогда не испытывал этого, будоражащего всё мужское естество, состояния. Женщин ему дарили, для него покупали, порою он сам брал то, что ему приглянулось, но добиваться расположения женщины, равной ему по положению, ещё не доводилось. От этого тридцатилетнему Соломону, словно юноше, хотелось быть сильнее и выше ростом, восхищать окружающих остроумием и красноречием, пленять и удивлять, как будто того, кем он являлся было недостаточно. Царь затеял какие-то строительные работы в тронном зале. Один из вернувшихся из Саба посыльных сумел очень правдоподобно, с мелкими деталями нарисовать на пергаменте
