в другую сторону, пока их печальный взгляд не упал на подоконник и не зацепился за лежащую там пачку сигарет, забытых Нютой.
Я перестала мурлыкать про облетевший клен и ликующе захихикала. Вот курица!
– Нет, эта потеря тебе не зачтется! – торжествующе воскликнула я.
Дело в том, что лучше всего на свете я умею терять вещи – лучше даже, чем сочинять истории. Нюта, в свою очередь, имела дерзость заявить, что моя забывчивость по сравнению с ее собственной – младенческий лепет. С этой дерзости и началось между нами состязание на звание Самой Большой Раззявы в Мире. В качестве призовых баллов засчитывались только невосполнимые утраты. Вещи, силами сердобольных граждан или волею судьбы вернувшиеся к безутешной законной хозяйке, в расчет не принимались…
Совсем недавно Нюта чуть было не вырвалась далеко вперед, посеяв кошелек с тысячью рублей, но торжество ее длилось недолго – кошелек, вместе с расческой и солнцезащитными очками (пропажа последних даже не была замечена, видимо из-за дождливой погоды) обнаружился в овощном ящике – Нюта вытряхнула его туда из пакета вместе с пятью килограммами картофеля. Когда картофель стал подходить к концу, на дне показались провороненные пожитки.
Схватив сигаретную пачку, я спрыгнула с подоконника, собираясь мчаться в монтажную, чтобы в торжественной обстановке вернуть сигареты Нюте, и сделала даже шаг в сторону двери, ведущей с лестницы в коридор. Но тут дверь открылась – и я сделала шаг назад.
Он был весь словно отлит из золота – волосы, брови, ресницы вспыхнули в полосе солнечного света – порыв ветра отогнул ветку дерева за окном. Золото просвечивало сквозь тронутую загаром кожу – и она сияла так, что от его лица и шеи нельзя было оторвать глаз. Он словно сбежал откуда-то из запасников Эрмитажа – божество с древнего языческого алтаря, дух реки или рощи – закругленные плечи и бицепсы, тонкие запястья, изящный рисунок вен. А форма рук… ладони и пальцы… Я уставилась на его них, как завороженная, не отдавая себе отчета в том, что делаю.
Чего я никак не могла ожидать, так это того, что божество разомкнет прекрасно очерченные губы и хорошо поставленным голосом – новым голосом нашего канала! – произнесет:
– Простите, у вас, случайно, лишней сигаретки не найдется?
Наваждение рассеялось – хотя в голове у меня продолжало шуметь. Я почувствовала под ногами твердую землю (вернее, щербатую от времени плитку лестничной площадки) – и растерянность в душе. Во-первых, сигареты не мои, во-вторых, откуда мне знать, может, у Нюты это последняя пачка, а до зарплаты, между прочим, еще два дня. Не говоря уж о том, что чувство солидарности с народным артистом не позволяла мне делиться сигаретами, пусть и чужими, с новичком, узурпировавшим его место!
Но ни одну из причин для отказа произнести вслух я не могла – увы, непоправимо испорчена хорошим воспитанием – поэтому только молча протянула божеству Нютину пачку. А поскольку молчать
