ручек были небрежно протерты, но, очевидно, уже давно, потому что протертые места были лишь чуть-чуть светлее, но не намного чище остальной машины.
Богдан хмыкнул и, послюнявив палец, написал на багажнике: «Помой меня, я вся чешусь!».
– Интересно, какой модели было это корыто при жизни? – меланхолически поинтересовалась я.
– Между прочим, это корыто еще живо и прекрасно ездит, – почему-то оскорбился Богдан. – И это, если хочешь знать, «Мерседес».
– Кто бы мог подумать! – искренне поразилась я. Внезапно меня осенило: – Так… нас на этом повезут что ли?
– У тебя есть какие-нибудь возражения?
– Конечно, нет, – миролюбиво сказала я.
Запищал открываемый изнутри домофон, скрипнула дверь…
Из подъезда стремительно вышла темная фигура и направилась в нашу сторону. Очевидно, это и был наш кучер, только что-то в его походке не вязалось с моими представлениями о кучере – слишком короткий и легкий шаг. И что это на нем надето? Разве мужчины такое носят?
– Танюха, здорово! – заорал Богдан.
Мои подозрения подтвердились.
В квартире на втором этаже зажглось окно, и его свет упал на машину и на нас троих.
Кучер оказался миловидной девицей моих примерно лет, старательно накрашенной, в вязаной шапочке с вышивкой, пуховике и юбке до пят. Подходя, она улыбалась Богдану:
– Ну, и куда тебя несет на ночь глядя?
Как только она заметила меня, улыбка соскользнула с ее лица и потерялась в сугробе.
– Да вот, надо девушку отвезти домой, а мне за правами только послезавтра ехать, так что вся надежда на тебя, – не считая нужным представлять нас друг другу, объявил Богдан.
– Понятно, – сухо отозвалась Танюха. Я изо всех сил надеялась, что она откажется. Но она перебрала пальцами ключи и, вставляя один из них в замок двери, едва слышно сказала: – Поехали.
– Слушайте, да ладно, не надо, доберусь я сама, тут до метро пять минут, – с преувеличенной бодростью в голосе затарахтела я, чувствуя, как от неловкости ситуации сами собой поджимаются пальцы на ногах.
Танюха моего благородства не оценила. Бросила на меня быстрый, словно плевок, взгляд, рывком открыла дверь и рыкнула, плюхаясь на сиденье:
– Садитесь уже!
Ну и черт с тобой. Решила себя принести в жертву большому чувству – приноси, я-то тут при чем? В конце концов, если о человека вытирают ноги, значит он лег на пол и подставил спину – или даже живот. Уж кому, как не мне это знать. Слава богу, было кому научить меня… Я поспешно прогнала непрошеные – совсем недавние! – воспоминания и нырнула в машину через галантно открытую самой себе дверь – прямо в объятия Богдану, уже расположившемуся с комфортом на заднем сидении.
Танюха завела мотор и с какой-то яростью врубила музыку.
«Милая-милая-милая! Грешный мой ангел земной!» – сладко заныло радио. «Милая-милая одна, милая-милая другая»
