она отвертится от приглашения Эллен, то купит пад-тай по пути домой, устроится на диване, загрузит какой-нибудь фильм Фассбиндера, чтобы поддержать в рабочем состоянии свой немецкий, а под занавес прочтёт несколько страниц из «По ту сторону принципа удовольствия» в оригинале на немецком. И это неотвратимо заставит её вспомнить о матери, которая была очень внимательна к словам.
– Всё и вся, – говорила Сесилия, сидя на корточках и помогая Ракели сложить дождевик, – можно извратить и потерять в переводе. Текст исказится почти незаметно. Читатель обязан быть начеку, иметь критический ум и всегда, насколько это возможно, выбирать оригинал, а не перевод.
То, что переводчик так резко отвергал перевод, да ещё и в разговоре с шестилетним ребёнком, могло показаться странным. Но Сесилия Берг так действительно говорила, Ракель даже помнила, как мать хмурила лоб – трудно сказать, то ли от осознания противоречивости своего ремесла, то ли оттого, что ярко-красная непромокаемая куртка была немного великовата, но всего одно ловкое движение – и она сворачивалась как надо по всей длине.
В общем, Ракель продерётся через несколько страниц «По ту сторону принципа удовольствия», издание 1920 года, уснёт и проснётся, чтобы заняться ровно тем, чем занималась сегодня – то есть пойдёт в библиотеку и будет писать эссе о теории Фрейда, о стремлении к повторению и так называемом влечении к смерти. Она занималась этим всю неделю и продолжит на следующей, перемежая это лекциями разной степени скудоумия о психологии личности.
А сейчас ей, конечно, позвонит Ловиса. И Ракель прекрасно представляла всё, что будет сказано.
– В смысле, хватит сил? – Она едет на велосипеде, несмотря на то, что идёт снег и скользко, рулит одной рукой и, естественно, без шлема. В багажнике пакет с алкоголем, в рукаве пальто болтается варежка. Ловиса напрочь отказывалась от варежек, пока не сообразила, что их можно привязать на шнурок и пропустить его в рукава, как у детей.
А Ракель скажет, что устала и у неё нет сил.
– Тебе просто не хочется, да?
– Нет, дело только…
– Но Эллен расстроится, если ты не придёшь. В конце концов, ей исполняется двадцать пять.
Когда прошлой осенью Ловиса познакомилась с Эллен, она всеми силами пыталась сделать из них троицу один-за-всех-мушкетёров, между которыми всегда царит единодушие. Затея была обречена, потому что изначально они были вдвоём, а превратить «два» в «три» без трения и искр нельзя. Ракель сразу нарисовала себе Эллен как коварную femme fatale, генерирующую вокруг себя атмосферу фильмов в жанре нуар: маслянистые чёрные лужи, неоновый свет и вечно тлеющая сигарета, независимо от погоды и времени суток в обычном мире. Реальная Эллен стала разочарованием. Её милое лицо плохо сочеталось с поджатыми губами. Эллен сыпала определениями вроде смена парадигмы, постмодерн и герменевтическая интерпретация с видом благодетеля, подающего нищим серебряные монеты. Раз в месяц она меняла причёску, говорила на смеси смоландского со стокгольмским и крутила
