превращается в дитя, увидевшее рождественскую ёлку.
Без церемоний всучив свой бокал Арону, Ловиса вытащила из заднего кармана джинсов коробочку с жевательным табаком. Кто-то из друзей подарил ей большую упаковку снюса, и, будучи экономной, она чувствовала себя обязанной использовать её до конца. Скатала табачный шарик и с некоторой степенностью сунула его под губу.
– Хочешь? – предложила она. Арон, принадлежавший, по-видимому, к тому типу мужчин, которые не оставляют в раковине ни единого волоса и не разбрасывают по полу грязные носки, покачал головой.
– Но это не про Ракель, – сказала Ловиса. – Правда же?
– Правда.
– Ты очень скромная, – произнесла Ловиса, положив руку на её плечо.
– Я бы даже сказала, чрезвычайно скромная.
– А эти сомнительные замашки свойственны всем нам прочим…
– …черни, – проговорила Ракель, – плебсу.
– Но в отличие от всех нас прочих у Ракели есть кое-что и по материнской линии.
На челе Арона боролись замешательство и раздражение:
– Что-что?
– Читай, Арон, читай больше! – Ловиса забрала свой бокал у него из рук. – О боже, я думала, ты пишешь о Густаве Беккере? В таком случае ты должен был слышать о Сесилии Берг.
– Да, конечно. История идей. В каталоге Беккера, кстати, больше тридцати её портретов…
Наверное, подумала Ракель, он обсуждал свою работу со столькими людьми, что упакованные, как товар в магазине, фразы сыпятся из него без какой-либо привязки к «покупателю». Или, может, он всю жизнь старался быть прилежным учеником, а Ловиса в этой её манере магистра-провокатора сейчас с пристрастием спрашивает у него домашнее задание, которое не имеет никакого отношения к его реальности. Ракель посмотрела на дно своего бокала. Ловиса поправила комок табака под губой. И искусствовед Арон наконец сообразил, что ему не стоило просвещать дочь Сесилии Берг о числе портретов Сесилии Берг. Он замолчал, откинул назад свои красиво подстриженные волосы. На пальце сверкнул перстень.
– В последнем номере «Глэнта» была её статья… – начал было он.
Ловиса сквозь зубы издала специфически норрландское «да». Хотя всю жизнь живёт в гётеборгской Майорне.
– Старый текст. Кажется, девяносто пятого года, – сказал Арон.
– Девяносто шестого, – сказала Ракель и повторила: – Думаю, да, девяносто шестого.
– Что на самом деле с ней произошло? – Взгляд Арона блуждал по стенам кухни. Он переступал с ноги на ногу.
– Она исчезла, – сказала Ловиса.
– То есть как? – Он впервые посмотрел Ловисе в глаза.
– Пятнадцать лет назад она ушла и больше не вернулась. Что произошло, не знает никто.
– Это правда? – Наверное, он думал, что они его разыгрывают, потому что на его лице не появилось то испуганно-сострадательное
