в колодец бросали?
– Нет, трупы мы ели! – заржал Билялетдинов.
– Остановите! – прокричал Мун и начал блевать в приоткрытое окно.
– Гля, сердце валяется! – проорал остановившийся таксист, тыча пальцем куда-то на проезжую часть.
– Это мое, – прошептал Мун, – не трогайте.
Лейтенант подошел к сердцу, потрогал ногой:
– Это что за тонкая красная нитка, а? Ой, порвалась…
– Помер кореш твой, – мрачно сказал таксист. – Что делать будем?
– Что делать, что делать? Съедим, под соленые огурцы и молоко. В Реутово поехали!
Конец третьей серии.
22 оттенка черного (четвертая серия) – Глаза в деревянной коробке
Олег проснулся с жуткого бодуна от тычка в бок. Над ним стоял молодой киприот с дубинкой и улыбался как умственно отсталый, впервые услышавший слово «патриот».
– Тут спать нельзя, рюсский, – ехидно заметил он, примериваясь для очередного тычка. – Не положено.
– Иди на, обезьяна, – ответил Олег и попытался повернуться на другой бок. – Бой, к восьми утра мне чашку кофе и консула.
– Поговори мне! – в упитанную корму Олега прилетел мощный пинок, впечатавший его в стену. – Консула ему, бомжара позорный!
Взбешенный Олег вскочил на ноги. Подхватив стоящую возле откидных нар пустую пластиковую бутылку из-под минералки обрушил ее на голову обидчика.
– Да я в Афгане кровь проливал, мразь кипрская, пока вы тут задницы свои грели и сало русское жрали!
На шум в камеру заскочили четверо полицейских. Олег наставил на них пластиковую «розочку».
– Подходи по одному, козлы! Русские не сдаются!
– Дед воевал! – поддержал его хриплый крик из соседней камеры. – На Берлин!
Один из полицейских достал из кармана канцелярский ножик и не спеша начал резать «розочку» в руке буяна. Оторопевший Олег сдается на милость иностранных коллег. Его украсили пластиковыми наручниками и провели по коридору.
– Земляк, будешь в Москве, попиши Зинку-билетершу на вокзале. Она меня мусорам сдала, сука! Скажи, это ей за Багета!
Олега приводят в кабинет, где сидит какой-то босс. Олег и Босс долго смотрят друг на друга, пока глаза их не начинают перешептываться.
– Депортируем мы тебя, – шепчут глаза Босса.
– За что? – недоумевают глаза Олега.
– Эх, русский… Только из уважения к твоему горю, смерти матери, отпускаем.
– Мама умерла? – вопрошают глаза россиянина.
– Убили твою старушку. Крепись, она больше не позвонит.
– А как же коза? – слетает с губ Олега беззвучный вопрос.
– Коза нашла себе волка, – отвечают глаза Босса. – Поторопись и это самое… сними обоссанные шорты.
– А куда мне теперь?
– Вымажем мазутом, посадим на состав,
