– Чего мы с ним возимся? – возмущаюсь я всякий раз. – Он нам никто! А ты его вообще терпеть не можешь.
– Тебе он дедушка, – как обычно возражает мать на «никто», по поводу «терпеть не можешь» тактично отмалчивается. Ещё бы! Она ведь у нас сама честность.
– Мам, ну ты как маленькая. Ещё папочкой его назови.
– Мы должны ему помогать просто потому, что он старый и больной. И, кроме нас, у него никого нет.
Спорить с матерью бесполезно. Откажешься ехать – потащится сама. Будет трястись в переполненной электричке, конечно же, стоя (потому что рваться к месту, расчищая путь локтями, – это стыдно!), да ещё с набитыми сумками (надо же старика побаловать, а то в деревенском сельпо деликатесами не торгуют!). Потом от станции до дома два километра пылить, ну или хлюпать по грязи, если непогода. Дед, само собой, ни здрасьте, ни спасибо – сразу за сумки. И каждый раз, как в первый раз: продукты – хорошо, сигареты – замечательно, но где, чёрт побери, водка? Мать пропустит мимо ушей его дребезжание, переоденется в зашторенном закутке в старенькие трикошки – и за лопату. Через час у неё начнёт ломить спину, через два – вообще разогнуться не сможет. Но будет терпеть и копать до посинения. Затем марш-бросок до станции, на последнюю электричку – и домой, умирать от усталости. В прошлом году так оно и было – я взбрыкнул и наотрез отказался ехать в деревню. Мать настаивать не стала, потом лежала на диване ни живая ни мертвая. Так что уж лучше десять раз отпахать там, чем один вечер прятать глаза от стыда и слышать её стоны.
Кроме того, я с дедом особо не церемонюсь. Это такая порода людей, которые считают, что все им обязаны, а в своих проблемах будут обвинять кого угодно, только не себя. Раньше мы вместе с матерью к нему ездили, так он её каждый раз до белого каления доводил. У меня же разговор короткий: не нравится? До свидания.
– Странная ты, мам, – снова и снова удивляюсь ей. – Он вас с бабушкой бросил, тебе даже года не исполнилось. И не помогал совсем. Где сейчас те бабы, на которых он вас променял? Вот пусть они и ковыряются в его огороде. А то всю жизнь где-то гулял, а тут свалился на голову – нате, любите.
Её так называемый папаша в самом деле сгинул сорок лет назад с их горизонта. Мол, он – птица вольная, а пелёнки и горшки не для него. Так бабушка рассказывала. А потом – та-дам – заявился. Типа одумался и решил вернуться в лоно семьи. Бабушка так и прожила всю жизнь в деревне, так что даже искать не пришлось. Не знаю, что он там ей наплёл, да только она приняла его. После сорока-то лет!
Когда мы приезжали к бабушке, мать притворялась, что вообще его не замечает. Поначалу он делал кое-какие поползновения в её сторону, даже дочей называл, но та и бровью не вела. И тогда я её как раз понимал – какая, к чёрту, доча? Пока сам справлялся, так никакой дочи не надо было, а как старость припёрла, так сразу вспомнил. Бабушка тоже это понимала и шикала на него, чтоб не лез, а сама виновато опускала глаза. Оправдывалась, что одной в её возрасте тяжко, да и по хозяйству помощь. Помогать он, естественно, не особо рвался. Он же у нас «птица».
А потом бабушка умерла, и, казалось, забыть бы его, пусть как хочет, так и живёт. Но нет, в матери вдруг взыграли принципы и чувство долга перед родителем. Порой я подозреваю, что высокие мотивы – лишь прикрытие, а на деле она просто боится, что о ней плохо подумают люди… Но, с другой стороны, мать с таким неподдельным пылом твердит о долге и прочей чепухе, что невольно веришь в её искренность. Вот и сейчас:
– Кто не совершает ошибок? Надо уметь прощать и быть выше…
– Да перестань уже! Это не ошибка, а чистой воды предательство. Предательство прощать нельзя! Он же тебе за всю жизнь леденца не подарил, с какой стати ты его теперь обихаживаешь?
Этот спор можно вести до бесконечности, результат всё равно один: мы должны и точка. От этого «должны» у меня внутри всё клокотало: я-то уж точно никому ничего не должен, тем более деду, и если выполняю просьбы матери, то только из жалости к ней. Потому что переубедить её нереально, хоть ты тресни.
С отцом проще, он тоже считает, что у матери бзик, но давно смирился и с ним, и с другими её странностями. Да и чего отцу возмущаться? В конце концов, не ему же мотаться по выходным не пойми куда и зачем. Да и некогда ему вникать в наши перепалки: он у нас человек важный, занятой, весь в разъездах, встречах, совещаниях.
Я даже подумывал приплатить местным забулдыгам, чтоб те вместо меня вкалывали. И оправдание нашёл вполне уважительное: отдохнуть перед тренировкой. Сунулся к отцу за деньгами, тот уже и согласился, достал портмоне, но… мать услышала, влетела в отцовский кабинет, багровая, жила на лбу вздулась, аж смотреть страшно.
– Раз так, сама поеду!
Нет, ей как будто надо не папашу своего заблудшего на зиму картошкой затарить, а меня укатать! А у нас ведь и вправду по понедельникам тренировки. И не пофилонишь, потому что тренеру плевать, чем ты там накануне занимался. Заметит, что ты не слишком
