тема националистической мысли такова: что мы можем сделать сейчас, чтобы наш народ (пусть даже в лице наших отдаленных потомков) выиграл в глобальной игре, ведущейся в Большом времени? В таком случае национализм можно определить как доктрину, которая утверждает, что макроконкурентная группа должна иметь возможность принимать участие в микроконкурентных процессах, прежде всего в текущей политике. Национализм проецирует отношения, имеющие место быть в Большом времени, на “малое”, “человеческое” время. Нация начинается там, где думают глобально (или о глобальном, “на столетия”), а действуют локально (здесь и сейчас, но имея в виду дальние цели).
Тут становятся возможными националистические фигуры речи – например, ходовое “без собственной национальной государственности мы не можем надеяться на сохранение генофонда, языка и культуры нашего народа”. Здесь утверждается прямая зависимость процессов, происходящих в Большом времени (например, “сохранение генофонда”), от текущих процессов “малого времени” (обретение “национальной государственности” здесь и сейчас), а сама проекция осуществляется через поле политического дискурса.
Существует ли всё же разница между “нацией” и “этносом”? Опять же – да. Как правило, статус “этносов” получают группы, которые не были уничтожены или ассимилированы самоутверждающейся нацией, но которые не удалось сразу переварить, и с ними пришлось налаживать отношения, а следовательно, “давать им место” и как-то осмысливать их существование. На положение “этносов” также низводятся проигравшие нации, утратившие свои трофеи, но ещё способные отстаивать своё существование. Собственно, если “нация” определяет себя как “господствующую”, то “этнос” – это оппозиционная структура по отношению к “нации”: он не столько утверждает свои долговременные интересы в “малом времени”, сколько защищается от чужого самоутверждения.
Обычная мечта любого “этноса” – чтобы его оставили наконец в покое» [4].
Константин Крылов сделал, как никто, много для становления в России умного, интеллектуального, «злого» национализма, не сводящегося только к просьбе, чтобы нас оставили в покое, но мобилизующего русских на обсуждение своего будущего и параметров нашей конкурентной борьбы с теми, кто хотел бы нас из истории вытеснить, получив наше место и ресурсы. Его национализм был заточен и против тех этнических групп в России, которые намеревались эксплуатировать русских и выдавливать их отовсюду; и против завозной вытесняющей массы; и против идеологов либерального разложения, тех, кто внушал русским установку на то, чтобы мы убили себя.
С годами Крылов всё больше сосредотачивался на критике российской власти, как той силы, которая могла бы содействовать национальной мобилизации русских, но на деле всеми мерами препятствовала ей. Печальная хроника этих препятствований власти слишком хорошо известна и имя самого Крылова в качестве жертвы в
