одно из этих утверждения правдиво, и я догадываюсь какое.
Кэтлин оценивающе смотрит на меня, и я не виню ее за это: я свалилась на нее как гром среди ясного неба. Однако чувствую вину за то, что не прислушалась к совету отца Доэрти. Сестра качает головой, приходит в себя, улыбается и решительно бросается ко мне с объятиями под дождь. Я пошатываюсь и обнимаю ее в ответ.
– Господи. Господи. Господи. – Ее объятия такие крепкие, что у меня трещат кости.
Я оттаиваю в ее руках и разражаюсь смехом и слезами одновременно. Эмоции плещут через край, но не каждый же день я знакомлюсь со своей сводной сестрой.
– Да вы оба промокли до нитки! Заходите в дом! Заварить чай? – Кэтлин размыкает объятия, дергает меня за руку и заводит нас в дом. Она бежит в ванную и выходит с двумя теплыми полотенцами. Мы с Мэлом с удовольствием в них заворачиваемся.
– Чай! – восклицает Мэл, словно лучшего предложения в жизни своей не слыхивал. – Какое чарующее слово. Рори, ты знала, что Кэт здорово заваривает чай? Лучший в графстве. Без шуток.
По пути на кухню Кэт хлопает Мэла по груди и хихикает как школьница. Мы бредем по узкому коридору, где на крючках висят пальто и шарфы. Все такое маленькое, аккуратное и уютное. Дом наполнен духом семидесятых благодаря зелеными обоям, деревянной мебели и теплому свету. Он буквально напитан любовью. Видно, что тут живут люди в отличие от маминого дома в Нью-Джерси, который скорее напоминает помещение с мебелью.
– Не в графстве – в стране, – поправляет себя Мэл.
Кэтлин хлопает Мэла по плечу и властно кладет на него руку. Вздохнув, как будто это привычное дело, он хватает ее за запястье, разворачивает и проворно прижимает к коридорной стене. Я резко останавливаюсь, наблюдая за разворачивающейся на моих глазах сценой. Мэл держит ее так, как фермер держит скот: грубо и равнодушно, но Кэтлин тяжело дышит. Полуприкрытыми глазами, в которых плещется похоть, она пытается вывести его на решительные действия. Сестра тихо стонет, вздрагивает оттого, что потеряла контроль на собой, и густо краснеет. Мэл глядит на нее как на погрызенную игрушку. На знакомую старую игрушку, которую жалко выбросить из-за воспоминаний, но играть с ней дальше уже неинтересно.
– Как учеба, Кики? – с горечью в голосе спрашивает он, словно ему претит морочить ей голову.
Тогда почему он все-таки морочит?
Он прекрасно понимает, какие вызывает у нее чувства, и меня это волнует, потому что я вижу, сколько он имеет власти. Кэтлин сейчас в клетке, но Мэл – соглядатай, сторож, удерживающий ее в глупых мечтах и не дающий ключ.
– Отлично, – у нее дрожит голос. – Я… я пыталась до тебя дозвониться. Приходила после воскресной мессы. Твоя мама сказала, что ты занят.
– Так и есть.
– Но, вижу, для Авроры у тебя время нашлось. – Она снова алеет. В ее голосе нет ни капли злости. Только отчаяние.
Моя преданность разрывается между парнем, которого
