style="font-size:15px;"> – Я ненавижу тебя, – это она.
– Я знаю, – это уже я.
– Если ты сейчас же не сделаешь мне ребёнка, я тебя убью. У меня овуляция, – это опять Марья.
Я отодрал её сзади, стоя в ванной, но она не забеременела. Возможно, никакой овуляции не было. Потом проснулась мама и пожарила нам гренки. Мы пили чай, и мне казалось, что будущее ещё возможно. Мама, кажется, решила, что Марья признавалась в любви мне, а вовсе не отцу. Святая женщина! После Марья полтора месяца ходила, как моя первая собака ротвейлер, изображая беременность, пока не начались месячные. Я помню эту истерику.
В мае второго убили Хусимыча. Это на следующий год после похорон Мзевинар. Такой здоровенный заголовок статьи в «Невских новостях» – «Карманы трупа оказались набиты бриллиантами». И ещё в «Деловом Петербурге» – «Из Фонтанки выловили труп чёрного ювелира». Хусимыч в этот блудняк вписался из-за Секи. Это Сека решил, что сейчас правильное время и настала пора заниматься первой категорией.
Была тема по александриту, но сорвалась. Сека мутил что-то с чуваком, который работал по бериллам. Я вспомнил, что ещё в девяносто третьем на Полярном Урале набрал до фига рубинов. Сека обрадовался и устроил встречу с купцами в районе Лавры.
Мы стояли на остановке возле газетного ларька в конце Невского. Подъехали эти на «фольксвагене-каравелле» с глухо тонированными стёклами. Открылась дверь. Показался мужик, похожий на Шуфутинского.
– Ты стой, – это он Секе. – А ты иди сюда, – это он мне.
Ну, залез внутрь.
– Садись здесь!
Я сел, куда показали, рядом с дверью. В машине ещё четверо. Шуфутинский напротив меня, спиной к движению. Цепь такая золотая на шее, борода, вылитый Шуфутинский.
Дверь закрылась, машина поехала, Сека остался стоять возле ларька.
– Показывай! – это Шуфутинский.
Я достал синий мешочек для образцов, вынул три, как мне казалось, прекрасных рубина и отдал мужику. Он, не глядя, передал тому, кто сидел за занавеской и где угадывался подвесной лабораторный столик. Его я не рассмотрел. Только помню очки в золотой оправе. Ещё один бык сзади меня, я его мельком видел, когда входил.
Мы свернули с площади направо, переехали Монастырку и покатили по проспекту Обуховской обороны. Слева между деревьев блестела Нева.
– Откуда? – это тот, что в очках.
Я назвал хребет.
– Понятно. Не пойдёт. Другие можешь не показывать. Там все такие.
Он передал камни Шуфутинскому, тот вернул мне. Я положил их обратно в мешочек.
– Остановись, – это Шуфутинский водиле.
Водила включил поворотник и почти сразу принял вправо и затормозил. Дверь открылась.
– Вылезай.
Я вышел из машины. Дверь закрылась, и «каравелла» уехала. Я стоял на углу Обуховской обороны и Слободской
