если настоящих дел у него по жизни больше не осталось? В природе же все устроено осмысленно, вот знать бы, зачем эта инерция?
– Не думать! – вслух приказал себе Евгений Германович. – Вынести за скобки и не думать! А Надежда смешная. Нянчится со мной, как с младенцем. Считает себя ответственной как старшая по подъезду.
– Ну-ну, – смешок послышался так ясно, что Евгений Германович вздрогнул. – Как старшая по подъезду. Конечно.
Странно, но портрет опять лежал лицом вниз, и он опять не уследил, кто его роняет – Тихон или Надежда. С обоих станется. Евгений Германович подошел к пианино, взял в руки рамку с портретом, но ставить на место не торопился. Платье в пестрых цветах, перехваченное в талии золотым пояском. Красные туфельки. У нее всегда была фигурка школьницы, маленькие ножки, узкие ладони с длинными тонкими пальцами. Он фотографировал ее сам, дома как раз на фоне этого самого пианино. И она, как всегда, смотрела на него немного снизу вверх – распахнутые глаза смеялись из-под рыжей челки. Это не имело ничего общего с реальным положением дел, потому что на самом деле жена, не достававшая ему до плеча даже если была на каблуках, всегда каким-то образом умудрялась смотреть на него сверху вниз, и он всегда удивлялся этому ее умению.
Он почувствовал, как к горлу подступает ком. Не удержался, погладил лицо, волосы, ее всю. Странно, но стекло не было холодным.
– Аня…
– А что Аня? Ты, я смотрю, тут успеваешь, – точно, она именно так бы и ответила, как всегда насмешливо. Он знал, что она ревнива, и в молодости они страшно ссорились из-за этого.
– Стараюсь, – согласился Евгений Германович. – Не пропадать же такому видному мужчине невостребованным.
– Ну конечно, – ехидно согласилась жена. Он слышал ее интонации так хорошо, как будто бы она была рядом. – Она за квартирой охотится. Надоело ей с Пашкой жить, она сама говорила.
– Она ко мне хорошо относится, переживает, – счел нужным заступиться за соседку Евгений Германович. – И знаешь, если бы не она…
Он осекся и замолчал, рассказывать о своей слабости он никому не собирался.
– Она в тебя всю жизнь была влюблена, та-акой мужчина, – засмеялась жена.
– А почему ты не ревновала?
– К этой корове? Не смеши. Она может только готовить и убирать, с ней даже поговорить не о чем.
– Она вырастила нашу дочь.
– Ой, не начинай! Это работа, мы ей платили. Она еще рада была со своей стройки сбежать. И какая разница, кто вырастил. Главное, что выросла хорошая девочка. Умная и талантливая. А мне надо было беречь руки.
– У тебя красивые руки, – согласился Евгений Германович. – Я всегда любовался, когда ты играла. Удивлялся, как тебя слушаются эти деревяшки, ведь их так много. Теперь вот оно молчит. Неживое.
– Зато Тихон доволен, он нас с пианино терпеть не мог.
– Неправда. Мы все тебя…
– Не
