style="font-size:15px;"> Испугавшись, плакали во сне.
Матери от крика просыпались.
Наши матери чисты, как грусть.
Только тополя со мной прощались.
Это им ответил я: вернусь!
Я вернусь таким же утром синим.
Песню ту, что прежде, запою.
Я глаза оставлю молодыми,
Только волосы посеребрю.
А пока прощайте, дорогие,
Ветер свеж – дорога далека.
По небу уходят молодые,
Быстрые, как птицы, облака.
Птица
Сын засыпал.
И сквозь сумрак весенний
в угол склонялись бесшумные тени.
Важно кивали друг другу навстречу
и убегали, сгущаясь, как вечер.
Вдруг он спросил, тишины не расстроив:
«Мамочка, что это – счастье – такое?
С кем оно дружит и где оно ходит?
Кто его утром, проснувшись, находит?»
«Милый, – ответила мать, улыбаясь, —
счастье, сынок, это птица такая.
Светлая птица заденет крылом.
Птица умчится – и нет ничего».
Выросла ночь.
А ребенку не спится —
в черной кайме пролетает жар-птица,
Яркие искры роняет кругом,
спинку кровати задела крылом.
В раме оконной зажгла, погодя,
свежий огонь наступившего дня.
Песня про девушку
Несчастлива эта девушка, что пилота полюбила
За упрямые, глубокие, темно-серые глаза.
У проснувшегося вечера потемневшие ветрила,
У проснувшегося вечера потеплевшие глаза.
Пусть гитара затаенная брызнет радостными струнами,
Тишину многоголосую долгим эхом оборвав.
И, обычно молчаливая, до росинки каждой лунная,
До травинки каждой звездная, ночь трепещет, как струна.
Пробужденьем дня напуганы – видишь – звезды стали холодны,
Серп луны, такой заманчивый, голубой рассвет украл.
Небо ждет нас посветлевшее, неспокойное, как молодость.
Небо грозное, как молодость, нам покорно, как штурвал.
И дорогами знакомыми нас оно встречает ветрами,
За крылом, мотором взорвана, уплывает тишина.
Отзвук ночи, голос девушки погребен под километрами.
И гитара громкострунная навсегда заглушена.
Нет, несчастлива та девушка,
Что пилота полюбила,
Что пилота целовала
В темно-серые глаза.
Геньке
Навсегда мы в сердце сохранили
Солнечные пятна на стене.
Мы ладонью зайчиков ловили.
Не поймали. Нет.
Нынче наше детство миновало.
Отзвенело,
