Красивые. Тяжеленькие.
– Хотел еще раз извиниться, – говорит он вновь прерывисто, отстраненно. – Если напугал или обидел. Я замечательно провел время. И переживал, что ты… нет.
Переживал… Слово это особенное, мы не переживаем за тех, кто безразличен.
– Не стоит извиняться, все в порядке. Но мне приятно получить цветы, – мягко говорю я, опустив глаза и мучительно вспоминая, не назвала ли этого обходительного мужчину в прощальном сообщении каким-нибудь мудаком. Например, последним.
Не выглядит он таким. Вот хоть убейте! Злым, немного растерянным – да. Но не подлым. Хотя еще утром я именно так об Адомайтисе и думала. В глаза сейчас смотрю, и ноги подкашиваются.
Они, глаза, у Павла, кстати, усталые. Это заметно даже мне, знающей его совсем мало.
В ответ на мою благодарность он как-то весь подбирается. Спину выпрямляет. Хмурится и произносит суховато. Так, знаете, с налетом официальности:
– Диана, я освободился только. Приехал вот как есть. Просто хотел поблагодарить тебя за отличный вечер. Все дежурство вспоминал наши шутки и улыбался. Если переборщил в конце, если ты не настроена – я больше не буду лезть.
– Ты голодный? – спрашиваю я.
– Что?
– Выглядишь раздраженным. Обычно люди такие на голодный желудок.
– А. Я такой всегда.
– Нет.
– Может, как-нибудь сходим в кино? – предлагает Павел. На меня смотрит. – Убедишься.
Я же… стою с этими лилиями, слушаю, не совсем понимая, что именно происходит и о чем мы спорим. Подгибаю пальцы ног – на улице по-прежнему мороз. Я одета, чтобы до машины добежать, а не стоять полчаса на снегу.
– Можно в кино. А может… ты меня не так понял?
Павел задумывается, потом произносит чуть живее:
– Ты мне нравишься. И я хочу большего. Настаивать не стану, но и скрывать глупо. Времени на игры у меня и нет особо. Говорю как есть. Было бы иначе – не поперся бы после полутора суток на ногах первым делом в цветочный. Если мое внимание тебе неприятно, так и скажи.
– Ты точно голодный, Паш. – Я качаю головой с легкой улыбкой.
Его грубая прямолинейность кажется отчего-то трогательной.
– Так что насчет кино? Я завтра работаю, – напоминает он резковато.
– Я уезжаю на все выходные.
– А, – теряется Адомайтис, явно расстроившись.
Ауч. Мне вдруг не хочется с ним прощаться до вечера понедельника. И вообще не хочется прощаться.
Заглядываю в его уставшие глаза.
– Тогда я позвоню? – предлагает он. Словно делает последний рывок.
– Я думала, ты еще вчера это сделаешь, – отвечаю робко, тихо. Потом добавляю, чтобы поддержать его: – Надеялась.
Сердце колотится. Мы смотрим друг на друга. После чего Паша пожимает плечами и выдает запросто:
– Вообще-то, я звонил.
– Видимо, не мне.
– Тебе.
