работа у меня отнимает кучу времени, так – все. Чуть не забыла, меня зовут… сейчас вспомню. Кажется, концепция претуберантного анализа. Простите, я что-то не то сказала, но сейчас точного имени не могу назвать. Как вспомню, сразу скажу.
Поправила сползший вязаный шарф.
Лауфейсон поднес лампу поближе к ее лицу. Тугие кроткие косицы с резинками, цвет глаз искажен розовыми стеклами очков, небольшой рот и круглое лицо – ничего примечательного.
– И это все?
Концепция кивнула в ответ.
– А имя своего парня помнишь? – ядовито спросила краснопальточная.
– Нет, точно не скажу.
– Вопросы здесь задаю я, – произнес Лауфейсон. – Что может сказать твой приятель, или он такой же ботан?
– Ну почему, сразу ботан? Такие, как Гудрун, мало что могут организовать сами, а у меня свое небольшое дело – мясная лавка Снорри Густафсона, если слыхали о такой, – встрял в разговор толстяк с бритой головой.
– Теперь – очередь последней пары и перехожу к индивидуалкам, – Лауфейсон не соизволил даже высветить лицо собеседника. – Мужик в цилиндре и старомодная тетка, пропахшая нафталином, – следующие. В свое оправдание есть что сказать?
– Что за оскорбительные намеки? – возмутилась краснопальточная. – Да ты знаешь, с кем разговариваешь?
– Знать не знаю и знать не хочу, – прошептал ей на ухо Лауфейсон. – Другим расскажи, а пока – шапку долой!
С этими словами он дернул за вуаль и шапочка слетела с головы тетки вместе с париком.
– Да я, да я, да я в суд подам! – взвизгнула дамочка, которая оказалась абсолютно лысой. – Я вам такую рекламу сделаю, я прима…
– С тобой все ясно, – прервал ее Лауфейсон. – Цилиндру есть что сказать?
– Во-первых, у моей жены есть имя – Клер, во-вторых, я Олаф…
– Мымра с манией величия и подкаблучник! Все ясно, – констатировал Лауфейсон. – Следующая – ты, с ненужным отростком-спиногрызом. Да, и рот ему открой, пусть говорит.
Свет лампы упал на лицо мамаши с детенышем. Тетка была ничем не примечательна – обыкновенная физиономия с выщипанными бровями, которых даже не было видно, в глазах – зрачки неестественного цвета из-за контактных линз-хамелеонов, нос с горбинкой… рукой в сетчатой перчатке она выдернула изо рта детеныша кляп. Тот сразу зашелся плачем.
– С этой тоже все ясно – вынес приговор Лауфейсон. – Ладно, за тебя скажу. Ты, хотела чего-то добиться, но не добилась, а теперь вымещаешь свои комплексы лузера на спиногрызе, Анетта Брюгинсвальд. Что не вышло блистать на сцене? Заела обыденность?
Та посмотрела на психолога.
– Да у вас никакого понятия об этике, – выдавила она.
– Что-что? – переспросил Лауфейсон. – Кекике? А может, этикетке? Забудьте все этот маразм, который зовется этикой. Его не существует, особенно для
