а не на ринге, а может Ермаков не считал его за достойного соперника.
Тренерский состав «Труда» к Ермакову почему-то относился как к необходимой части учебно-воспитательного процесса и в его нечастые визиты-спарринги не встревал. Но самым колюще-неприятным комочком был эпизод, нет, скорее штрих, произошедший около судейского столика. Когда формировался протокол второго дня и определялись финальные пары на воскресенье, Ермак вальяжно подошел к секретарю судейской комиссии. Никто из молодых спортсменов на такую борзость не осмеливался, да и многие тренера дожидались официального объявления результатов. Хотя большинство уже имело представление о том, кто с кем будет драться. Перегнувшись через плечо секретаря, Юра, видимо, срисовал фамилию своего оппонента, но с физиономией не совместил.
Леха же, просчитавший свой «залет» на мастера спорта, сидел на дальних рядах выставленных в зале стульев, и сглатывал застрявший от волнения комок в горле. Естественно, он поймал взглядом трехполосную олимпийку Ермакова, как только тот вошел в глухо гомонящий спортзал. Он увидел, как тот, прочитав бумаги, спросил о чём-то секретаря. Судейский неопределенно отмахнулся. Тогда Ермаков, мазнув взглядом по залу, подошел к группе «трудовиков» для уточнения фамилии и образа неопределяемого противника. Кто-то из парней, поискав глазами по залу, вытянул руку в лехину сторону. Малыгин максимально равнодушно рассеял взгляд, продолжая вести наблюдение боковым зрением. Меньше всего ему хотелось, чтобы его волнение узрел будущий соперник. Страх, даже в самом копеечном его объеме, не стоит никому показывать. Так учил его тренер, ещё в Ярославле. Ермаков, ткнувшись в указанное направление, увидел Малыгина и облегченно осклабился. Даже, наверное, удовлетворенно хмыкнул. Хотя с такого расстояния Алексей ничего услышать не мог. Он лишь видел, как Ермаков хлопнул собеседника по плечу и, более не удостаивая вниманием Лехину персону, неторопливо пошагал на выход. Расслабленно поигрывая ключами от автомобиля. В его поведении не было какого-то особого позерства или понтов. Обычное поведение сильного и уверенного на фоне слабого и рефлексирующего. Однако именно эта манера молчаливого превосходства стероидно повысила уровень лехиной агрессии. И речь здесь уже шла не об абстрактной спортивной злости, а о конкретном желании сломать этого самоуверенного альфа-самца. Выбить (не сбить!) спесь, доказать, что побеждать можно не только мастерством, но и решимостью.
Однако в общаге всё изменилось. Вместо спокойного анализа предстоящего боя на полную мощность включился режим паники. Страх угодливо предлагал миллион вариантов «откоса». Придумай растяжение, обвари руку кипятком, свали в Ярославль… Подобные рефлексии и «загоны» приключались с Малыгиным только в самом начале боксёрской карьеры. И, признаться, сейчас он не понимал природу панических настроений.
На самом деле всё было просто. Леха, наверное, впервые по-настоящему столкнулся
