как раз загадала о своем будущем муже: под своей кроватью с вечера поставила между двумя мисками с водой маленький дощатый мостик и сказала: «Суженый-ряженый, приходи ко мне ужинать». Ночью ей приснилось, что по этому мостику пришел к ней молодой мужчина, одетый в алый, старинного покроя, национальный польский кафтан. Еще во сне обратила внимание, что одна пола этого кафтана разорвана. Теперь же вдруг она увидела в сундуке точно такой кафтан и на поле́ его дырку.
Дедушка Урбан был домоседом, жил тихой деревенской жизнью, любил почитать и помечтать. Любимым местом у него была дощатая площадочка между ветвей высокого дерева, росшего возле дома. На площадку поднимались по лестнице. Там, за столом, любил попить чайку, посидеть, подумать.
Урбан Норберт Адамович Шанявский-Ляхович-Юноша с женой Аделаидой Ивановной и сыном Альбертом
А бабушка Аделаида, наоборот, с увлечением отдалась домашнему хозяйству. Была большая мастерица печь куличи, мазурки (польское пирожное), медовые пряники и другие вкусные вещи.
Это увлечение бабушки домашним хозяйством стоило жизни ее первому ребенку. Он родился мертвым, недоношенным, так как бабушка на своем большом животе носила кубаны6 молока для снятия сливок.
Во время родов никогда никого не приглашала на помощь, кроме простой деревенской бабушки-повитушки. И ни разу за всю жизнь не была у докторов. Умерла же в глубокой старости – около девяноста лет.
Всего у бабушки родилось тринадцать детей, которых она воспитывала с помощью бонны и няньки. Одновременно вела и хозяйство.
Однако до взрослого возраста дожили только шестеро: Людвиг, Бронислав (Броня), Констанция (Кастуся), Елена, Альберт (мой отец) и Серафима (Серафинка). В семье говорили на польском языке, и дети отца звали «татусь».
Людвиг, Бронислав, Елена и Серафинка умерли от чахотки в молодые годы. И только двое дожили до глубокой старости – Констанция и Альберт (мой папа).
Три брата – Людвиг, Броня и Альберт, – летом жили в антресолях, где была одна очень большая комната без мебели, если не считать стола и широких, обитых кожей скамеек, идущих вдоль всех стен и к ним прикрепленных.
Братья очень любили, уважали и слушались старшего брата своего – Людвига, который впоследствии, несмотря на крайнюю юность, заменил им умершего от чахотки отца.
Раннее детство прошло под надзором бонны, Аннеты Бжозовской, и, конечно, матери. Была еще старая нянька.
Мой папа, Альберт Урбанович, вспоминал, как он сидит на ступеньках крыльца, ведущего в сад, а перед ним кружечка с молоком. Вдруг он как закричит: «Ро́бак, ро́бак!», что значит «червяк» по-польски. Кто-то из взрослых подошел и увидел, что небольшой уж заполз на ступеньки крыльца и пьет из кружечки молоко.
Помнил себя папа крошечным мальчиком, которого сажали за стол не на стул,
Кубан – большой кувшин.
