от католической религии дедушку и бабушку вместе с их детьми. Насколько труднее было бы папе вникать в Слово Божие, искать истинную Правду, если бы вмешивалось в это католическое духовенство.
Потихоньку-полегоньку хозяйство налаживалось, но тут новая беда – пожар, уничтоживший весь скот, несколько сот голов. Благо помогли соседние помещики: кто подарил телят, кто поросят, кто лошадей и коров. Из небольшого стада расплодилось со временем опять порядочное.
Но тут семью постигло большое несчастье – умер дедушка Урбан. Еще молодая Аделаида осталась вдовой (так как первый раз выходила замуж совсем юной) с несколькими детьми, из которых старшему не было еще и шестнадцати лет.
На руках оказалось хозяйство не только домашнее, но и полевое, в котором она ничего не понимала.
Старший сын Людвиг не имел к хозяйству ни малейшего интереса, и его невозможно было заставить помогать. К тому времени он уже был болен чахоткой и вскоре умер.
Смерть Людвига, положившего столько любви и сил на воспитание младших братьев, была для них особенно тяжелой утратой.
Насколько это было тяжело, показывает тот факт, что папа до самой своей смерти не мог без боли видеть сосновые и еловые ветки в комнатах: они напоминали ему смерть брата, гроб которого был украшен хвойными ветками, и пол был устлан ими.
Еще раньше от чахотки умерла младшая сестра Серафинка.
Бронислав
Броня отличался от других братьев – был легкомысленнее, веселее, любил потанцевать на корпусных балах, прифрантиться. С ним был такой случай: как-то на корпусном балу он танцевал с девушкой, чувствуя себя взрослым кавалером.
Вдруг подошел воспитатель, легонько дернул его за белый воротничок неказенного образца и сказал: «Шанявский, переоденьтесь». Юноша, конечно, должен был тотчас же оставить свою девицу и идти со стыдом в дортуар, считая себя чуть ли не навек опозоренным.
Именно Броня охотнее всех выполнял поручения матери – сходить в амбар, принять зерно, выдать муку и проч.
Братья же несколько высокомерно осуждали Броню за его легкий, более поверхностный, характер, за его тяготение к житейским интересам. Роптали и на мать за то, что она бранила их за отсутствие интереса к хозяйству.
И только много лет спустя, незадолго до своей смерти, папа говорил мне, что, вглядываясь в глубь прежних лет, он теперь только осознал, что они с Людвигом были очень виноваты перед своей матерью, оставив ее одну, без помощи в трудном для нее ведении хозяйства.
Папа говорил, что, на теперешний его взгляд, поведение Брони было более правильным по отношению к матери.
Бабушка Аделаида тоже в старости с бо́льшей теплотой отзывалась о Броне, чем о Людвиге.
Людвиг был ей чужд по духу, по интересам, так как она всегда жила более непосредственной жизнью, отдаваясь
