Горобова подвела к Николиной парторга. Владимир Ильич брезгливо приложил руку, поцокал и кивнул на выход из автобуса. А ещё Бережной мечтал попеть со студентами в дороге песни, посидеть на привале во время остановки на обед. Память о спуске в молодости на плотах по сибирской реке Лене, восхождениях на горные перевалы Кавказа, рыбалке на Байкале остались немногочисленные фотографии, слайды и сувениры. Хотя друзей у него не было: кого-то уже не стало, с кем-то развела жизнь, одиночества как такового Бережной не ощущал – он жил работой. Но декан приняла единственно возможное в такой ситуации решение:
– Про Шумкина, Рудольф Александрович, ты знаешь. Про Андронова – разберёшься.
– А почему после зачисления? – поинтересовался Гофман, хотя этот разговор явно его не касался.
– Переводом из ГЦОЛИФКа, – отрезала Горобова и посмотрела на Гофмана с удивлением: – Вам плохо? «Ещё бы!» – прокричал он. Гофман представить не мог, что его, заслуженного преподавателя, кто-то когда-то может заставить поехать в колхоз. Но Печёнкин личным примером предупреждал возникновение каких бы то ни было недовольств, и Гофману ничего не оставалось, как молча пойти в автобус.
– Наталья Сергеевна, а если у Николиной что-то серьёзное? – кивнул Бережной на высотницу. Горобова перешла на «ты», отставив ранги:
– Не мне тебя учить, Рудольф. Примешь решение в соответствии с диагнозом. Кстати, завтра по дороге купи, пожалуйста, свежую прессу. А то в этом колхозе…
– Совхозе, Наталья Сергеевна. Ты всё время путаешь, – Бережной смотрел, как младший брат на старшую сестру: он помнил те годы, когда эта женщина-власть была только женщиной.
– Какая разница, Рудольф, – даже прося, Горобова чеканила слова. Дождавшись утвердительного кивка, она встала на подножку первого автобуса и крикнула в хвост колонны:
– Товарищи, поторопитесь! Через пару минут отъезжаем!!!
– Та шо ж вы так кричите, Наталья Сергеевна? – недовольно сморщился Бражник, сидящий на переднем сиденье справа от водителя и как раз у двери. Кокер спал на его руках, игнорируя большую сумку, приготовленную для его перевозки. Обглоданная добела кость, детская игрушка – резиновый цыплёнок, уже не пищащий и откровенно пожёванный, и поводок с ошейником сиротливо лежали там же. От крика пёс всполошился.
– Ничего, Панас Михайлович, проспится ваш Золотой в колхозе. Ему картошку не собирать, – Горобова прошла за спину биомеханика и села на отдельное сиденье, где уже стояли её вещи. Через ряд напротив обмахивалась веером преподаватель по биохимии Михеева.
– Панас Михайлович, а пёс у вас дорогу хорошо переносит, его не укачивает? – поинтересовалась она и показала из сумочки край целлофанового пакета. – А то у меня на крайний случай вот, припасено. Студенты засмеялись. Соснихин изобразил собаку, блюющую в пакет. Бражник хмыкнул и проворчал, укладывая
