хочу, чтобы в песенке спетойбыл всесилен вот этот язык!
Знаю, это кощунство отчасти
и гордыня. Но как же мне быть,
если, к счастью – к несчастию – к счастью,
только так я умею любить?
Потому что далеко-далеко,
лет в тринадцать попал в переплет,
фиолетовым пламенем Блока
запылала прыщавая плоть.
Первых строчек пьянящая мерность.
Филька бедненький был не готов,
чтобы стать почитателем верным
вот таких вот, к примеру, стихов:
«Этот синий таинственный вечер
тронул белые струны берез,
и над озером… Дальше не помню…
та-та-та-та мелодия грез!»
И еще, и еще вот такие…
Щас… Минутку… «…в тоске роковой
попираю святыни людские
я своей дерзновенной ногой!»
Лет с тринадцати эти старанья.
Лет в пятнадцать – сонетов венки.
И армейские пиздостраданья –
тома на два сплошной чепухи.
И верлибры, такие верлибры –
непонятны, нелепы, важны!
Колыханье табачного нимба.
Чуткий сон моей первой жены.
И холодных потов утиранье,
рифмы типа судьбе – КГБ,
замирания и отмиранья,
смелость – трусость, борьбе – КГБ.
Но искал я, мятежный, не бури,
я хотел ну хоть что-то спасти…
Так вот в секцию литературную
я попался… Прощай же. Прости.
Вот сижу я и жду гонорара,
жду, что скажут Эпштейн и Мальгин…
Лира, лира моя, бас-гитара,
Аполлонишка, сукин ты сын!
Ничего я не спас, ничего я
не могу – все пропало уже!
Это небо над степью сухою,
этот запах в пустом гараже!
Мент любой для спасенья полезней,
и фотограф, и ветеринар!
Исчезает, исчезло, исчезнет
все, что я, задыхаясь, спасал.
Это счастие, глупости, счастье,
это стеклышко в сорной траве,
это папой подарены ласты,
это дембель, свобода, портвейн
«Три семерки», и нежное ухо,
и шершавый собачий язык,
от последних страниц Винни-Пуха
слезы помнишь? Ты вспомнил? И блик
фонаря в этих лужах, и сонный
теплый лепет жены, и луна!
Дребезжал подстаканник вагонный,
мчалась, мчалась навеки страна.
И хрустальное утро похмелья
распахнуло глаза в небеса,
и безделье, такое безделье –
как спасать это, как описать?
Гарнизонная библиотека,
желтый Купер и синий Марк Твен,
без обложки «Нана» у Олега…
Был еще «Золотистый» портвейн,
мы в пивной у Елоховской церкви
распивали его, и еще
вдруг я вспомнил Сопрыкину Верку,
как ее укрывал я плащом
от дождя, от холодного ливня
и хватал
