И он отчего-то испугался до ступора.
А потом всю улицу залил свист. Веселый, яркий, насмешливый. Растекся половодьем по мостовой, сдвинул припаркованные машины. В окнах задребезжали стекла, ставни забили по кирпичным стенам. Местные активисты, раскиданные Майклом по лужам, дали деру в сторону центра.
– Веник, не свисти, денег не будет! – порозовев и ожив от звуков, словно от чашки горячего чаю, приказала Ромашка.
Разудалая соловьиная трель подытожила сольное выступление. Майкл почувствовал, что оглох и в мире пропали все звуки разом. Его скрючило от тишины, сковавшей барабанные перепонки, но тут зазмеилось трещиной, лопнуло стекло в доме напротив. Тонко, хрустко, рассыпчато. И наваждение сгинуло.
– Денег и так нет, Ромашка! – крикнул невидимый Веник. – Откуда им взяться с такой подставой! Не знаю, как вы, а я в бега.
Машка схватила за локоть Майкла и потащила прочь от больницы, вниз по улице, куда со всех ног драпали «активисты». За ними, подпрыгивая и кривляясь, мчался пацан в синей курточке, слишком короткой, не по фигуре, что-то кричал, грозил кулаками. И везде, где он пробегал, срабатывала сигнализация – в машинах, в магазинах, в отделении банка. Уж что-то, а поднять шум на весь город Веник явно умел.
– Только с девчонкой сильны, «мир для людей»? Что, задали вам сегодня, задали? Ща как дуну, будете знать, полетят клочки по закоулочкам!
Ромашка, сопя на бегу, что-то сотворила руками, будто сеть метнула или лассо, пошептала, плюнула на дорогу. И Веник с разбегу угодил в лужу. Ойкнул, провалился по щиколотку. От огорчения развел руками.
Когда Майкл добрался до свистуна, тот стоял рядом с глубокой лужей и безрадостно пялился на кроссовки:
– Новые ведь были! Чистые, – укорил он Ромашку. – Только вчера из коробки достал. Помогай после этого всяким…
Лицо у парня было престранное. То ли глумливое, то ли серьезное. Посмотришь – симпатичный серьезный юноша, моргнешь – вихрастая обезьяна. Волосы торчат в разные стороны, и опять же непонятно: то ли прическа, то ли полное ее отсутствие. Вроде огорчается промокшим кроссам, а сам ржет и швыряет камнями в перепуганных обидчиков Машки. Не человек, а пучок эмоций, разных, противоречивых.
– Веник, ты снова стекло разбил. И на машинах вмятины!
– Тут парковка запрещена, – нашелся неугомонный Веник. – Просто я знак вчера сдул со столба.
– Зачем, горе горькое? – возмутилась Ромашка. – Чем тебе знак помешал?
– Петька попросил для коллекции. Сказал, ему бы такой на крышу, чтоб голуби не парковались. Маш, я все осознал, прости.
Но раскаяния на физиономии не было, лучилась она ехидством и самодовольным восторгом:
– Ох, вольготно свистеть по весне. Вместе с птичками перелетными!
– В школу вызовут, – вздохнула Машка. – Тоже мне соловей!
Свистун хмыкнул, пригладил патлы, поплевав на грязную пятерню. Попытался застегнуть курточку,
