уставшая и размякшая, опустилась на диван.
– Сволочь она и есть сволочь, – мрачно ответила она.
– А что такое подонки?
– Чего это тебя потянуло туда: сволочи, подонки?
– Слушай, мама, и запоминай. Сволочь – это такая дрянь, которую надо стащить, сволочь с дороги, где люди ходят. Слово «сво́лочь» – от «своло́чь», убрать с глаз. Переставляешь ударение, и все ясно. А «подонки» – осадок по дну посудины, несъедобные, вредные остатки, их только выплеснуть.
– Гли-ка! – слабо удивилась Тамара Ивановна. – Сам разглядел или кто подсказал?
– Я теперь к каждому слову прислушиваюсь. Вот «бездна». Что такое «бездна»?
– Ты у меня, что ли, спрашиваешь?
– У тебя. Посмотрю на твое развитие…
– Я те покажу развитие… Доразвивались… дальше некуда. Ахнули в пропасть – вот тебе и бездна.
– Правильно: «про́пасть» – от «пропа́сть», и она «без дна» – вот и «бездна».
– Учись, – вздохнула Тамара Ивановна. – Так учись, чтоб не пропасть. Счас все шиворот-навыворот – ой, разбираться днем с огнем надо. Слова взялся разгадывать… разгадай-ка сумей, где хорошее и где, ой, нехорошее. Ой, Иван, берегись. Счас матери с отцом углядеть вас – никаких глаз не хватит. Сам берегись. Теперь детишкам хуже, чем в детдоме. В детдоме досмотр был, там, может, ласки не хватало, а досмотр был. А счас и при живых родителях сиротство: все под смех да под издевки пошло.
И сама же, спустя недели две, вспомнила:
– Ну, что еще разыскал? В словах-то? Какие там еще разъяснения?
– Разъяснения мне больше неинтересны, – ответил Иван, напуская на себя опытность. – Я в этом предмете в следующий класс перешел. Я теперь интересуюсь, как слова меняют свой смысл. Вроде как взрослеют. Вот, к примеру… вот, к примеру, «злыдни»… Ты знаешь, что такое «злыдни»?
– У нас в деревне говорили: последние злыдни выгребли. Значит: остатки, деньги там или продуктишки, на черный день приготовлены.
– Да, теперь так. Но если смотреть на слово – это «злые дни». Сначала оно, видать, жило с этим значением, а потом потихоньку-потихоньку перешло в запас для тяжелых, для злых дней. Или слово «равнодушный». Оно относилось к человеку равной с другим, равновеликой, души, а сейчас это бездушный человек. Вон куда уехало.
Тамара Ивановна покивала, с усиленным вниманием разглядывая сына, и спросила:
– Так ты, может, по этой части и пойдешь после школы? Ишь как завлекло! – Она вздохнула. – Только не кормежное, однако, это дело, это твое гадание на словах…
– Языкознание называется. Конечно, не кормежное. – Иван вдруг заливисто, притопывая ногами, рассмеялся. – Не кормежное – еще бы!
– Чего ржешь-то как жеребец! Кормить-то
