элем, усадил за дальний столик и оставил наедине с бесплатными кушаньями.
Нуска был крайне благодарен этому мужчине, который оказался не самым конченым мерзавцем. Далеко не раз лекаря вышвыривали из трактира или таверны, когда он не мог расплатиться. Больные плечи, зубы и колени были излечены, но денег ведь все равно нет, верно? Гуляй, отщепенец.
Но сегодня все складывалось как нельзя лучше. В трактире мерцал приглушенный свет, за соседним столом затянули песню, а большая часть народа и вовсе разошлась. Были здесь и пьяницы, которые не подавали признаков жизни, уютно устроившись под стульями и лавками, и простые крестьяне, решившие унять боль в мышцах с помощью алкоголя.
Эль быстро согрел и расслабил уставшее тело Нуски. Разум его стал легким, не стесненным ничем.
Места, где люди отдыхают, становятся ближе и напиваются, были стихией лекаря – здесь он чувствовал себя свободным. Весь мир с его тяготами оставался где-то совсем далеко, за порогом.
Он и сам не заметил, как подсел к другому одиночке, который тоже тщательно скрывал лицо. От того веяло холодом, чуждой энергией. Нуска заметил его почти сразу, как оказался в трактире, но присоединиться решил, лишь когда изрядно напился. Лекарю нравились пустые разговоры, глупые обстоятельства и бессмысленные поступки. Лишь совершая их, он чувствовал себя живым.
– Друг, слушай, друг… – говоря это, раскрасневшийся Нуска старательно прятал лицо под тканью, но от незнакомца, сидевшего напротив, не смогла укрыться улыбка поддатого лекаря.
– Да? – тихо спросил мужчина, с ног до головы укрытый плащом.
– Давай я тебе спою… Чтобы все твои печали… они ушли. А боль испарилась… – продолжал уговаривать Нуска, кажется, взявшись уже за третью кружку алкоголя. И откуда он только брался?!
– Пой, – немногословно разрешил незнакомец и умолк, видимо, всерьез ожидая целебной песни.
– Что же, ну… Слова ты не поймешь, но она точно о несчастной любви, говорю тебе, точно о ней! – заверил его Нуска, продолжая улыбаться. Пускай это была ложь, но ведь все любят подобные песни?
Несколько раз он чуть не уронил накидку со своей головы, затем нашел нужное положение, облокотившись о стол. Ноги уже не держали, но Нуска был настроен серьезно, и потому затянул короткую грустную песню на лесном языке. Некоторые слова могли быть знакомы обывателю, однако общая суть терялась. Только Нуска знал дословный перевод.
Эту песню из прошлого ему навеяли сны, мучившие его всю прошедшую ночь:
Я так сильно хочу прогуляться
По залитой весною росе.
Не забыться бы мне, не остаться
На обочине грязной во сне.
Полыхают на небе немыслимо,
Растворяя ночной полумрак,
Огоньки, золоты и бесчисленны,
Освещают дорогу впотьмах.
Ветви кренятся, разливая
Мне на плечи лесное вино.
Я иду по тропе, испиваю…
Как же здесь одному холодно́.
Меня вывели тихо из чащи
И
