потом, лето за летом, я наблюдал, как пшеница поражалась фитофторозом, и что-то вроде урагана обрушивалось на оливки, казалось, среди скота был какой-то мор, и гибели овцам и козам не было конца. Я видел встревоженные взгляды двенадцати братьев, и их разговоры тоже были достаточно мрачными. Огромные стада верблюдов вымирают, превращаясь в облезлые, ни на что не годные скелеты; пастухи, возвращавшиеся из озерной страны, гнали трех или четырех несчастных овец и сообщали, что это все, что осталось от трех или четырех тысяч! Ситуация начала вызывать панику даже в родном лагере. Женщины плакали, и братья, наконец, созвали большой совет главных пастухов, погонщиков верблюдов и мастеров верховой езды, чтобы узнать, что следует делать с кормом для животных и даже с едой для людей.
Я так хорошо справился с собакой, что меня так и подмывало крикнуть на моем лучшем халдейском: "Египет! Почему бы тебе не съездить в Египет? Там много кукурузы." Но сначала я посмотрел на Египет и обнаружил, что там дела обстоят хуже, чем вокруг шатров Иакова. Наводнение не прекращалось там год за годом. Они попытались провести какое-то жалкое орошение, но полагаться на эти маленькие орошаемые сады было все равно, что кормить египетские орды перечной травой и редиской.
– Но зернохранилища, – сказал я, – где же зернохранилища?
Зернохранилища? Здесь не было зернохранилищ. У них из года в год были хорошие урожаи в течение очень многих лет. Но они бежали на удачу, как, я знаю, поступали и другие народы. Да ведь я мог видеть, что они сожгли изрядно кукурузы одного года, чтобы освободить место для более свежего урожая следующего. В министерстве не было Юсуфа Бен Якуба, который руководил бы хранением урожая в те изобильные годы. Человек, стоявший у них во главе, был мечтательным дилетантом, который занимался реставрацией старинных резных изделий двухсотпятидесятилетней давности.
Короче говоря, феллахи и люди высшей касты в Египте умирали с голоду. Это было, как я начал думать, немного неправильно, то, к чему я привел, когда указал пальцем на уродливую, воющую желтую собаку сонного мадианитского стража.
Что ж, это долгая история, и не из приятных, хотя, как я уже говорил, когда мы с моим спутником наблюдали за ней, все произошло в мгновение ока – я бы даже сказал, быстрее чем в мгновение ока. Вся слава и уют лагерей сыновей Иакова исчезли. Все превратилось в простую рукопашную схватку с голодом. Вместо веселых, богатых, преуспевающих вождей страны пастбищ, с тысячами слуг и бесконечным количеством верблюдов, лошадей, крупного рогатого скота и овец, здесь было несколько изможденных, полуголодных странников, питавшихся той дичью, которую они могли добыть на удачной охоте, а иногда и прибегая к саранче или к меду с деревьев. Что огорчало меня еще больше, так это то, что добрых парней одного за другим хватали озверевшие воины из гарнизонов ханаанских городов.
Одному богу известно, откуда взялись эти дьяволы и как они справлялись с голодом. Но они были здесь, в своих крепостях, жили, как я уже сказал, как дьяволы, с истоками обычаев
