книжками отыскалась довольно скоро. Помнится, хотел выбросить их, собираясь в предпоследний, как полагал тогда, путь, из столицы – сюда, в подмосковную деревню. Планировал взять с собой самый минимум вещей, только то, без чего уж никак. И много чего в те дни повыкидывал, отрывая порой едва ли не от сердца.
С записнушками не вышло. Открыл которую-то из них, полистал и наткнулся на полузабытые имена и почти совершенно выветрившиеся из памяти номера телефонов. Не поднялась, в общем, рука.
А сегодня от всей этой макулатуры весом в несколько килограммов он, возможно, избавится, и избавится навсегда. Отыскать бы только нужный адресочек. Он твёрдо помнит, что клочок конверта с обратным адресом он сунул за обложку записной книжки. Обижен был на сына, писать ему больше не собирался, даже письмо, и не дочитав, кажется, швырнул в мусорное ведро. Однако, чуть поостыв, отщипнул от оставшегося на столе конверта клочочек с обратным адресом, решив зачем-то сохранить его.
Содержимое коробки Георгий Павлович вывалил на пол. Чёрт! А ведь тут, кроме записнушек, тетрадки пропылённые, какие-то письма, перехваченные резинками, визитки с тиснением и без. И это всё не выбросил, выходит, в прошлый раз.
Георгий Павлович поспешно опустился на колени и схватил… одну из тетрадок.
– Стоп! – тотчас одёрнул себя и отшвырнул тетрадь. – Не время, старикашка сентиментальный! – И принялся перебирать записные книжки, надеясь вспомнить, которая из них та самая, что в данный момент и необходима.
Подошёл Карлос и ткнулся мордой ему в спину.
– Карлос, я всё объясню. Дай время! – не без раздражения проговорил Георгий Павлович и принялся листать одну из записных книжек.
Карлос вновь толкнул его, уже с некоторым даже раздражением. Георгий Павлович тяжело выдохнул и, резко развернувшись, уселся лицом к Карлосу. Дело в том, что услышать любое из мысленных заявлений Карлоса он способен был, лишь поймав взгляд ослика. Зная это, Карлос открыто и прямо смотрел старику в глаза только тогда, когда желал быть услышанным в полной мере. Если же был заинтересован в сокрытии чего-либо: мыслей, поступков (проступков), задумок и замыслов – да всего сугубо личного, то отворачивал голову в сторону.
– Что с тобой, амиго? Случилось что-то? – Карлос ощупал «амиго» придирчивым взглядом.
– Прошлая жизнь. Да, немного разволновался. – Георгий Павлович кивнул на вываленное на пол содержимое коробки.
– Прошлая – это прошедшая, – прозвучало в ответ не без усмешки. – Но чего-то от неё надо, похоже? Ты же не в себе, Палыч.
– Не позволю тебя угробить! Никаких больше левад, курбетов и пируэтов! – выкрикнул Георгий Павлович и, схватив первую подвернувшуюся под руку записную книжку, принялся её листать. – Иди! Всё потом. Давай попозже.
Карлос сердито топнул ногой. Георгий Павлович, досадливо поморщившись, поднял голову.
– Выкладывай, Палыч! – потребовал Карлос.
– Забрать
