го во сне он увидел чётко. Фома Сергеев, старший сын зажиточного крестьянина, молодой человек восемнадцати неполных лет, в храме бывал часто, был боголюбив, трудолюбив и весьма высокого умственного развития. Отец Константин сблизился с ним на почве любви к книгам и даже немного начал руководить им в выборе литературы, стремясь ещё более развить его природные таланты.
Абсурдность диаконского сна заключалась ещё в том, что никакой жены у Фомы не было. А даже если и была бы, то более смиренного и незлобивого существа, чем Фома, отец Константин ещё не встречал.
– Да и вообще, верить снам пустое бабье дело! – сердито заключил диакон вслух и пошёл умываться к большому медному рукомойнику в кухне.
В просторной полутемной гостиной негромко прозвонили старинные напольные часы.
–Пять, – поморщился отец Константин. Он не любил эти часы. Они были громоздкие и очень древние, механизм их регулярно заедал, а бой часов напоминал унылый скрежет металла по стеклу. Но убрать часы куда-нибудь было просто невозможно. Дом, где жила молодая семья отца диакона, принадлежал приходу, а часы остались в наследство от предыдущего настоятеля и были подарены ещё очень давно самым щедрым благотворителем, который взял на себя основные затраты по постройке каменного храма. Предыдущий настоятель уже упокоился на местном погосте, новый священник жил в собственном доме недалеко от храма, а благодетель, местный барин, Максимилиан Полторацкий здравствовал до сих пор и постоянно интересовался часами.
– Ну что, отец диакон, бережёшь мой подарок? Смотри, пылинки с него сдувай! Это из Женевы, дорогая вещь.
– Починить бы их, Максимилиан Владимирович,– хмуро говорил отец диакон, глядя в пол и ни на что уже собственно не рассчитывая.
– Мастеров нет, – разводил руками помещик,– но ты всё равно береги.
– Может Вы их себе обратно заберёте? А то вдруг не дослежу?– каждый раз с надеждой интересовался диакон.
Полторацкий махал рукой:
– Я говорю: береги! Детей у тебя пока нет, повредить их некому.
Отец Константин на этом месте радостно улыбался. Детей пока не было, но на Михайлов день они с матушкой уже ожидали прибавления. Больше года прошло с их свадьбы и ребёночка они ждали оба уже с большим нетерпением.
Диакон очнулся от своих мыслей и понял, что очень замёрз, стоя босыми ногами на полу, возле часов. Он зевнул, размашисто перекрестился и отправился собираться на службу.
Остатки сна ещё не совсем исчезли из памяти и несмотря на его скептическое отношение всё-таки тревожили его.
Утро было туманным и сырым. Небо в клочьях свинцовых туч обещало вязкий хмурый день. Отчаянно зевая, отец Константин дошёл по пустынному двору до запертого храма и достал из кармана рясы большую связку ключей. Он любил приходить первым и приготавливать храм к службе. Сегодня же в утреннем непогожем полумраке диакон вдруг неожиданно увидел чью-то темную фигуру возле самого входа.
– Кто такой? – громким басом пророкотал отец Константин.
Глава 2
– Ах, это ты, Фома! Ну, здравствуй! А что так рано?
Фома молчал, но по его понурому виду было понятно, что он сильно чем-то расстроен.
– Фома, заходи скорее в храм, не будем мерзнуть на улице, – торопливо произнёс диакон и гремя ключами наконец-то открыл массивную дубовую дверь.
– Говори же скорее, что случилось? Что с тобой? – сказал отец Константин, когда они зашли в прохладный уютный полумрак храма. Продолжительное молчание Фомы уже сильно взволновало его и кошмарный сон опять начал упорно лезть в голову.
Фома несколько раз продолжительно и тяжело вздохнул.
– Отец диакон, я хочу стать монахом, – почти прошептал он.
– Вот напугал, – облегчённо выдохнул отец Константин, – а то молчишь всё, уж непонятно, что и думать. Это хорошая и благочестивая стезя, но надобно быть полностью в этом уверенным. Нельзя принимать необдуманных и поспешных решений. Это же на всю жизнь.
– Я знаю, что это на всю жизнь, я давно об этом думаю и очень хочу, но… – Фома на этих словах совсем опустил голову.
Диакон молча и спокойно поставил тонкую восковую свечу на ближайший подсвечник и стал поправлять фитиль у лампады. Теперь, когда самые беспокойные его ожидания, к счастью, не оправдались, он мог терпеливо ждать пока Фома найдёт в себе силы рассказать всё до конца. От мирно горящей свечи сильно запахло мёдом, теплый золотистый свет лампады скользнул мягким полукругом по огненному острому мечу на иконе архангела Михаила.
– Я никому раньше не говорил о своём решении. Вчера отцу сказал, а он люто рассердился и сказал, что женит меня после Святок.
На этих словах
