из рук в руки, горстями, передали остающийся песок. Когда отверстие было достаточно велико, поползли. Ночь была совершенно темная. На фоне неба справа и слева виднелись фигуры часовых. Лавируя между ними, удалось проползти более 100 метров в абсолютной тишине, и внезапно выстрел, второй. И сразу поднялась стрельба со всех сторон. Несмотря на сильный огонь, организованно доползли до проволоки и перекусили ее, как было намечено, в двух местах. При свете выстрелов можно было установить, что вся трасса от выхода из канала до проволоки заполнена ползущими людьми. Значит, вышло не менее 30 человек (эта цифра была затем подтверждена немцами). У проволоки настроение было триумфальное. Было ясно, что хоть кто-нибудь, но все же доберется до своих. И действительно, 22 апреля наша группа, усталая, измученная, голодная, но сильная духом, встретила в деревне Жигорины партизан отряда Невского бригады Ворошилова. Нетрудно понять наши чувства при виде пятиконечных красных звезд, сиявших на пилотках партизан.
Из гниющих фигур мы стали живыми советскими людьми. Мы получили у партизан самый братский прием и, главное, исполнение самого горячего желания – возможности мстить.
Иных желаний нет, но есть обязанность. Главная из них – разоблачить Понарский крематорий. Во исполнение этой обязанности и написана настоящая статья, чтобы все советские люди под впечатлением кошмарных понарских фигур еще активнее содействовали разгрому и изгнанию гитлеровских банд.
Мы доживали в Понарах последние дни. С территории вывозили бензин и сухие дрова. Было ясно, что работа свертывается. А с окончанием работ наступил бы и наш конец. Штурмфюрер старался внести успокоение.
Как-то среди рабочего дня по дорожке проезжала автомашина с грузом. Один из рабочих торопился и перескочил дорожку перед автомашиной. Хотя штурмфюрер был в это время совсем не близко, но он издали заметил происшествие.
С необычной для него быстротой подлетел он к нам и вызвал виновника переполоха. Перепуганный насмерть бедняга вытянулся по стойке смирно.
И что же?! Штурмфюрер, мастер экзекуций, человек, на грязной совести которого десятки тысяч невинно замученных жертв, человек, который, посвистывая, наблюдал массовые расстрелы, который с улыбкой отправлял наших товарищей в «лазарет», садист, с которым несовместимы никакие человеческие чувства, этот самый штурмфюрер учинил рабочему отеческий выговор: «Как! Ты перескочил дорогу перед грузовиком! А если бы ты задержался, если бы ты споткнулся? Ведь машина могла наскочить на тебя. Могло же случиться несчастье. Тебе бы сломало руку или ногу. В конце концов, тебя и вовсе убить могло!? Ты еще так молод. Ведь это была бы же ужасная катастрофа. Ты должен ценить жизнь и дорожить ею»… и так в продолжение 10 минут, громко, чтобы побольше рабочих слышало. Ласково. Убедительно. Выразительно. Посторонний был бы совершенно убежден в искренности ангела-штурмфюрера. Он казался испуганным, возмущенным, опечаленным. Он играл как великий артист. Но нам, знающим его, нам казалось это рекордом, верхом
