и задремал. Очнувшись, он посмотрел на часы. Скоро обед.
За столом собрались пансионеры. Господин Милославский не вышел. Павел Аркадьевич, сказав, что тот почивает, представил остальных: чета Камильковских и госпожа Арсеньева.
Речь зашла о Лебедеве, ибо он являлся новоприбывшим, и, как все новое, вызвал интерес.
4
– Не стоит, спустя рукава, относиться к здоровью, – произнес господин Камильковский. – Я понимаю, дело молодое и чувствуешь в себе силы. Я тоже в ваши годы… А зря. Был, может крепче.
Камильковский продолжил наставлять, а Дмитрий слушал его рассеяно, бросая короткие взгляды на другого пансионера. Его заинтересовала госпожа Арсеньева. Она молчала на протяжении всего обеда. Что-то колкое было в ее взгляде. В этих маленьких черных глазах-угольках, готовых обжечь вас. Она смотрела не оценивающе, а будто всё знала об окружающих. «Ага, вот вы какой», – говорил взгляд молодой девушки. «Или я ошибаюсь», – подумал Дмитрий, сосредоточено рассматривая ее. Их взгляды встретились. Черные угольки вспыхнули и тут же потухли. Он бы не сказал, что она смутилась, лишь приняла отсутствующий вид и уткнулась взглядом в тарелку. Закончив обед, девушка встала и, пожелав приятного аппетита, удалилась.
Камильковский говорил. Его жена поддакивала. «Эпансипэ» – резануло слух. Дмитрий переспросил:
– Что?
– Эмансипэ.
– О ком вы?
– О ней. – Камильковский сделал движение бровями. Конечно, он имел в виду госпожу Арсеньеву.
– Откуда вам известно?
– Ну, господин Лебедев, это ж видно сразу. Я много таких особ повстречал за свою долгую жизнь. Поверьте.
Дмитрий кивнул, но усомнился: «Эмансипэ? То, что она здесь без мужчины для меня это не повод думать о…».
Его мысли прервал Павел Аркадьевича:
– Любезнейше прошу прощения. Должен удалиться. Дела-с.
За столом остались трое. Беседа стала вялотекущей: куски фраз иногда нарушали тишину. Наконец, Дмитрий встал, откланялся и ушел к себе в комнату.
В своих апартаментах он постоял у окна минут пять, наблюдая за морским пейзажем. Неспешные волны подкатывали к берегу, и жемчужная пена разбивалась о камни, исчезая. Вода, лизнув берег, уступала место другому валу, и все повторялось вновь и вновь, но никогда не повторялись старые движения. Это завораживало. Казалось, можно было наблюдать до бесконечности.
Однако Дмитрия вывел из задумчивости господин Милославский. Он появился на берегу. Фигура его двигалась точно в тумане: невнятно и медленно. Он разложил шезлонг, который до этого нес в руках, расправил плед, встряхнув его, укрылся. Милославский застыл, и, казалось, сосредоточенно всматривался в море. Он стал частью пейзажа, слился с побережьем, но Дмитрия заинтересовал этот одинокий
