вдоль ствола пониже борти, вобьет в нее гвоздей да заточит их. Мишка на дерево полезет, махнет лапой по чурке, чтобы не мешала, поранится, заревет… А меда все – равно охота, только бы ему дальше лезть, а чурка возвращается и в бок его гвоздями. Он еще пуще бьет, а чурка все сильнее раскачивается и все сильнее ответно бьет медведя.
Поревит, поревит от обиды, да так ни с чем и уйдет косолапый.
– Однажды зимой лесорубы тут вот на Барсучьем бору, – заговорил второй вздымщик Федя, – потревожили в берлоге огромного медведя. И пошел тот шататься, добывая себе пропитание. Среди бела дня на лесной дороге напал на учительницу и убил ее.
– Ох, ты беда какая! – вздохнул дед Маркел.
– Уж, куда хуже. – Согласился Федя. – В окрестных деревнях началась паника. Послали гонцов к старому охотнику Сивире. Был у нас тут такой медвежатник. Ему уже за семьдесят было. Вот приходят к нему посыльные: спасай!
Сивиря не заставил ждать. Скоро собрался в путь, взял с собой из съестных припасов только мешочек присоленых сухарей. От растерзанной учительницы следы уходили в чащобу. И Сивиря встал на след, и пошел распутывать медвежью грамоту. Скоро зверь почуял охотника.
Наверное, понял, что идет его смерть. И стал уходить. Он был в сто раз сильнее и сноровистее старого охотника, но охотник шел за ним, не оступаясь, день и ночь, второй день и вторую ночь, ни на минуту не давая отдыха, ни себе, ни зверю. Только сухарик за сухариком бросал в рот.
И, наконец, медведя охватил ужас, и начал он метаться, терять силы и к концу третьих суток пал без движения. Сивире даже стрелять не пришлось.
Тут за окном избушки яркой вспышкой ударила молния, и следом над крышей так грохнуло, что казалось, мир раскололся пополам. Сверканье молний и грохот слились воедино, но скоро гроза откатилась в дальние пределы леса, а на крышу нашего пристанища обрушился ливень. Под шум его я сладко уснул, согреваемый горячим собачьим телом.
Утром мы выскочили с Санькой на речку умыться. Промытый грозовым ливнем лесной мир сиял мириадами капель, вода в речке вспухла и несла на себе невесть откуда взявшиеся по – осеннему золотые листья берез.
В верше билась какая-то большая рыбина, так что заезок сотрясался. Пришел дед, поднял вершу и вытряхнул на берег большущую щуку, гневно открывающую зубастую пасть.
Через час мы уже сидели за столом вместе со вздымщиками и наслаждались щукой горячего копчения.
Когда перешли к чаю, я достал экспедиционную тетрадь, чтобы записать открытые здесь лесные ремесла.
– Ночью вы про охотников говорили, – спросил я деловито наших старших товарищей. – Надо ли заносить в наш журнал ремесло охотника или отнести охоту к забаве?
– Это, сейчас, охота стала отдыхом, развлечением, – горячо откликнулся дед Маркел. – А еще лет двести назад – это был настоящий промысел, сравнить его можно разве
