style="font-size:15px;"> – А как вы познакомились?
– Д… как? – бабушка смутилась. – Он раньше-то в Новой Жизни жил. А к нам приехал, когда уж ему шестнадцать было. Хвалили его, трудящий. У него же четыре сестры, а отец – какой работник? Фронтовик, весь больной, худой насквозь (это с тех пор, как немец его в концлагере штыком проткнул). Вот дед с четырнадцати лет и работал. С таких вот почти, как ты… Сначала помощником механизатора, потом трактористом. Ну, присмотрел, значит, меня. Перегородил дорогу: «Выходи за мене!». А он широкой был, костистый. Попробуй не выйди за него….
– Ну… Он тебе хоть немножко… нравился?
– Как сказать… Потом уж… А так… нравилси мне там один. Сашкой звали. Хулиган был! Наш, селезнёвский. Дед-то был приезжий. А энт Сашка – свой. Многим девчатам нравилси, чернявый такой, как цыган, весёлый.
– А он что?
– Что?
– Ну, обращал он на тебя внимание?
– Смотре-е-ел… – бабушка говорит нараспев, и голос её звучит нежно.
Дашка смотрит в бабушкино лицо. Бывает же так: вроде бабушка, а как девочка. Наверное, красивой она была. Дашка видела на фотографиях: тёмная волна волос, ясный лоб, светлые глаза, и улыбка – кроткая-кроткая. А сама совсем худенькая – былиночка, Снегурочка. И стоят они с дедом, взявшись за руки, – жених с невестой. Он уже тогда коренастый, крепкий, с залысиной, темноглазый – в маму-татарку. А она в пальтишке, в пуховом платке, в чулочках и туфельках прямо по снегу… На чёлке у виска снежинки… Наверное, в клуб ходили. Бабушке там семнадцать, ему – девятнадцать. Она и сейчас красивая, особенно когда улыбается.
Сашка, значит…. И Дашку осеняет:
– А ты поэтому так дядю Сашу назвала?
Бабушка смотрит как-то… испуганно. Удивлённо. Что-то тронула Дашка, что трогать нельзя. И чего бабушка застыдилась? Она вот тоже шепчет теперь в темноту никому не нужные клятвы: «Если у меня будет сын, назову его твоим именем. Если дочка – именем твоей сестры…».
Второго сына, Дашкиного и Сашиного отца, назвали Юрием (потому что Гагарин в космос полетел), третьего – Николаем, в честь дедушки. А Сашка? Ну, Сашка и Сашка…
– Ты смотри, Даш, чтобы был трудящий. Если трудящий, у него и голова светлая, и пить не будет, и всякое другое – ни-ни… Красивых много, а надо, чтоб он был тебе хорошим мужем, не обижал, ребятишкам пример подавал…
Дашка слушает, но это кажется таким далёким: муж, ребятишки… Всё равно у неё этого не будет. Потому что Максим её не полюбит, а за другого она не пойдёт.
«Так что буду писать стихи, – думает Дашка. – Так, наверное, тоже можно. Наколдую ему всё-всё – словами, стихами, хоть он их и не читает! И жизнь у него пусть будет хорошая».
Уютно стоять и молчать с бабушкой, что-то делать, не торопясь. Это как рядышком с ивой: тепло-тепло. Бабушка не спросит лишнего, никогда не упрекнёт, а если есть, что выслушать, послушает сердцем и всё поймёт.
И так будет каждый день, пока не переведутся огурцы. А потом пойдут помидоры. И затем придёт грибная пора. Полетят по воздуху тонкие
