заклинаний, в переводе на английский обозначающих примерно: «Ирбит Тавду твою мать в переносицу» американское чуда автопрома было реанимировано для трудовых побед на лесном кордоне.
Жизнь на свежем воздухе, круто настоенном на запахе сосняка, сдобренном ароматом цветущей липы и разнотравья, пошла на пользу. Виллис обзавёлся камуфляжной окраской, могучим кенгурятником, передней и задней лебёдками. «Жизнь удалась!» – часто думал Виллис, и сглазил свою судьбинушку. Однажды на дальней делянке, в малиннике, повстречались неожиданно нос к носу Егор Тимофеевич с медведицей. Всё бы обошлось, не будь с ней двух медвежат пестунов. Короче говоря, похоронили Егора тут же на лесном кордоне. Все дела перешли к его жене Зинаиде Герасимовне. Женщина она деловая и могучая. При желании могла без домкрата поднять задний мост ЗИС-5. Между нами говоря, медведице в жизни очень повезло. Зла на неё очень была Зинаида Герасимовна. Не ровен час, встретилась бы она лесничихе и, как пить дать, осиротели бы медвежата. И Егор Тимофеевич, жив бы остался. Полакомился пельмешками из медвежатины, но… мы предполагаем, а Бог располагает. Не случились пельмешки. Обошлось компотом на 40-й день, в память о Егоре Тимофеевиче.
Ещё год повозил Виллис жаркое, могучее тело лесничихи по разным делам.
Без мужского догляда начал он хиреть, ломаться, и в конце концов был заброшен в сарае с курами, как вещь, не подлежащая ремонту, но которую жалко выбросить. Виллис тяжело вздыхал, вспоминал горячие молодые задницы на своём заднем сидении, всхлипы и стоны всех этих Маш и Тамар, страдал от невозможности увернуться от куриного помёта. Особенно возмущала его чёрная наседка, устроившая гнездо прямо на его моторе. Вглядываясь вечерами через щели в стене сарая в светящиеся окна лесной заимки, ему виделись, то его первая любовь шофёр Вася, то нечаянно глупо погибший Егор Тимофеевич. Смертельная тоска сковывала его железное нутро, и мечтал он перед смертью хоть на пару километров вырваться на лесной простор и погибнуть, врезавшись со всей дури в вековую сосну.
Однажды первозданную девственную тишину лесного кордона взорвал мощный рёв. Казалось, через дебри прорывается стадо слонов. Рёв усиливался и скоро на лужайку перед заимкой, подминая под себя, под свои огромные нахальные колёса трепетные одуванчики и загадочные ромашки, выехал слоноподобный «Урал». Рыкнув особенно громко, он замер напротив крыльца. На рёв мотора вышла лесничиха. Из кабины, этаким чёртиком из табакерки, выскочил молодцеватый прапорщик.
Из могутного тела лесничихи можно было бы скроить трёх этаких прапорщиков, но всех с удивительно притягательных внутренней мужской силой. Может быть на неё магически подействовал эффект одиночества, когда на безрыбье и рак форелью покажется. Тем не менее, лицо лесничихи зардело, в васильковых глазах вспыхнул бабский огонёк желания.
Прапорщик, соскочив с подножки «Урала», оторопел. Перед ним стояла та, которая «на скаку остановит и в горящую избу войдёт». В этот исторический момент ёкнуло сердце прапорщика, защемило где-то в карбюраторе
