было бы неразумно, тем более, что один из друзей был тяжело ранен – кровь с каждым разом капала все сильнее и сильнее, и остановить ее могли лишь лекари.
– Ты сможешь управлять колесницей, Лугу? – заботливо спросил Сурру-Или.
– Да… да, друг мой… Я сам… – Лугальзагесси каждое слово доставалось с большим трудом, нарастающая боль в разорванной груди была нестерпимой, но молодой человек мужественно перенес ее, дабы не упасть в глазах Сурру-Или, который был намного ниже рангом.
Обратный путь домой казался вечностью. И хотя кони неслись во весь опор, Лугальзагесси казалось, что они никогда не остановятся. Порывистый сухой ветер носил крупинки песка по всей пустыне, который ложился на голову и лицо. Сил оставалось все меньше и меньше, а солнце продолжало нещадно палить с лазоревого неба, на котором не было ни облачка. Кровь пропитала всю одежду, каплями падая на дно колесницы, и Лугальзагесси всем телом навалился на ее края, ибо почувствовал, что начал терять сознание от кровотечения. В конце пути, когда лошади промчались по улицам города, молодой человек уже не мог стоять ровно на ногах: он упал на колени, все еще сжимая вожжи в твердых руках, и уперся лбом на запястье.
Сурру-Или ловко спрыгнул с колесницы и подбежал к другу. Тот лежал без памяти с закрытыми глазами, а все дно колесницы пропиталось кровью, которая быстро темнела на солнце.
– Быстрее, позовите лекарей, – прокричал Сурру-Или слугам, – человек потерял сознание от кровотечения!
Несколько рослых рабов втащили обессиленного Лугальзагесси в его покои и уложили на мягкую кровать под золотистым пологом, укрыв воздушным одеялом. Несколько женщин-рабынь воскурили благовония рядом с альковом и бесшумно вышли из комнаты. В покои вошел высокий худой старик с длинными седыми волосами, а следом за ним, весь бледный от страха, прибежал Укуш, который несмотря на возраст, упал на колени перед кроватью сына и воздел руки к небу, взывая богов сохранить жизнь молодому человеку. Лекарь достал чистую тряпку и смочил ее в растворе целебных трав, что росли в скалистых горах на севере. Затем он осторожно снял кожаный нагрудник и промыл раны. Жрец не отрываясь, смотрел на ловкие движения знахаря, все еще не веря в выздоровление сына. Наконец, когда грудь была перебинтована, а кровотечение остановлено, Укуш воздел руки и тихо прошептал:
– О боги, дайте знак, чего мне ожидать: радости или горя?
Лекарь спрятал все свои принадлежности в большую сумку и сказал:
– Не волнуйтесь, достопочтенный Укуш, сын твой останется с тобой, Нергал пока не стоит за его спиной.
Жрец достал горсть серебряных монет и протянул их знахарю. Тот взял их и приложил к груди в знак почтения, после чего с поклоном удалился. Оставшись один, Укуш приподнялся и уже спокойно взглянул на сына, который без сознания лежал в кровати, хотя кровь давно перестала течь из ран.
– Сын
