похожа. И в то же время не похожа. Твои серёжки я берегу и иногда надеваю. Сегодня не в моде александриты, а я считаю, что красивее нет камня. Он меняет цвет в зависимости от погоды и настроения».
На Виолетте были эти самые серёжки-капельки. Камни ярко-изумрудного цвета. Такими же были и её глаза: они смеялись и лучились, слегка отливая зеленью. Обворожительная улыбка открывала исключительной белизны и формы зубы. Таких Элеонора больше ни у кого никогда в жизни не встречала. У Виолетты, по мнению Эллы, всё было исключительным: и тонкие брови, и длинная шея, и прямой, но не узкий нос, и белая кожа, и рыжеватые, почти золотистые волосы.
«Я тоже люблю шляпы, как и ты, ба! – Элеонора помнила эту величественную шляпу чёрного велюра с седоватыми вставками меха и крупными жемчужными бусинами. Она долго хранилась у Виолетты в шляпной коробке наверху платяного шкафа, и Элла тайком примеряла её. – Кружевную накидку и твою любимую нитку жемчуга я тоже храню. Думаю, что всё это заняло бы достойное место в музее моды Александра Васильева, но я ни за что их не отдам, ба, не беспокойся».
Тёплые полы, которые были залиты вместе с заменой электропроводки и щитка, оживили воздух в гостиной, и Элла наконец сняла пуховик. Она нарочно надела тёплый флисовый костюм, зная, что придётся приводить дом в порядок. Однако решила сделать это завтра. Она стянула с дивана и кресел чехлы, которыми по старой традиции укрывали мягкую мебель, и разожгла камин, чтобы прогреть и второй этаж. Дрова и щепа всегда были в запасе и лежали в специально придуманной Виолеттой кованой дровнице, которая была изготовлена по эскизу Феликса.
Камин забурчал по-стариковски, несколько раз чихнул, а потом успокоился и мерно загудел. Стены деревянного дома хрустнули старыми суставами, отогреваясь. Элла подвинула кресло ближе к огню, сняла молодёжного вида ботинки с толстой рифлёной подошвой и, вытянув ноги, погрузилась в состояние нирваны.
– Ба, можно я тебе пожалуюсь! Если честно, мне не с кем больше поговорить… Представляешь, какая я одинокая? Даже с Лёлькой теперь не поговорить: она на другой стороне…
Мне пятьдесят пять. Почти шестьдесят, ба, как тебе тогда, когда я знала тебя. Страшно произносить эту цифру, не находишь?! Хотя ты всегда была оптимисткой и сейчас бы сказала: «Что это за годы?!! Жизнь только начинается!»
Кажется, в этом возрасте положено подводить некоторые итоги?! А я ещё даже не анализировала свою жизнь, чтобы сделать какие-либо выводы. Кажется, я даже не жила…
И вот чувствую, ба, что именно сейчас придётся попробовать.
Когда-то много лет назад, помнишь, ты говорила мне, что в молодости мы живём, не задумываясь, как будто пишем жизнь на черновик. А ведь чистовика-то не предвидится. Так и получилось. Но молодости свойственно не задумываться.
Какая она, моя жизнь? Может, это бег с препятствиями? Но бег предполагает лёгкость, ведь так? Не зря его относят
