вовсе не означает, что мне хорошо. Другой сидит с кислой рожей и наслаждается внутри себя, а я толку что улыбаюсь – радости-то не испытываю.
И «летящей походкой» это тоже не про меня. Я и иду, как будто волоку тяжести. Окружающие думают, что я вечно всем вокруг недовольна. А я просто радоваться не умею.
Кто-то сидит и чувствует себя вполне счастливым, глядя в окно, – вот солнышко светит, травка проклёвывается, птички щебечут. Так и просидят весь день, испытывая удовольствие.
Я же начинаю выискивать себе проблемы, чтобы с самого утра навесить на ноги «гирьки». Это окно, за которым птички поют и через которое солнечные лучики светят, не очень чистое – надо бы его помыть, а на земле, где травка пробивается, за зиму кучу окурков набросали – надо бы убрать… Потому что если не помыть и не убрать, я даже смотреть не стану.
А тот, другой, через грязное стекло эти лучики видит и через окурки травкой любуется. Почему так, ба?
Это я так, к примеру, про окно и окурки сказала… Но у меня так во всём и всегда – и в большом, и в малом. И, несмотря на то, что препятствия мне тяжело даются, я всё равно их сама себе нахожу. А может, не я сама, а кто-то мне специально их устанавливает.
Так и слышится: «Учись преодолевать легко!» Легко им говорить!
Вот скажи мне, ба, только честно, кто захочет жить с таким безрадостным существом, как я?! Ни один мужчина не согласится. Ведь я снова потерпела фиаско. Не складывается моя личная жизнь. То я от них ухожу, то они куда-то пропадают. Не пойму, ба, почему? Всё, на первый взгляд, хорошо. Но что-то всё время не так!
Чувствую, что и сейчас для меня где-то там, высоко, установили новое препятствие – научиться радоваться через не могу. Поэтому я к тебе и вернулась, ба!
Чтобы научиться радоваться, как ты!
В камине потрескивали берёзовые поленца, стало уютно, и Элла решила, что на второй этаж сегодня забираться не стоит. Есть не хотелось. Да и продуктов в доме не было. Она заварила чай, быстро выпила и, не раздеваясь, укуталась в плед. Так на диване и заснула, свернувшись в позе зародыша. Сквозь сон ей слышалось, как Виолетта то ли напевает, то ли говорит нараспев: «Спи, моя хорошая! Спи!» Бабушкин голос баюкал её, как в детстве, и она потеряла счёт времени, не понимая, кто она и где.
Элла ясно видела себя сидящей на деревянной лестнице, ведущей на второй этаж, но не маленькой девочкой, а взрослой женщиной.
В гостиной за круглым столом под старинным абажуром собралась на сеанс спиритизма вся компания Виолетты. В доме царил полумрак, и только две каминные свечи освещали пространство. В центре стола тоже стоял подсвечник, но свеча не горела. Феликс Константинович провозгласил своё привычное:
– Ну-с, господа, приступим, если вы не против!
Андрей Романович Одинцов почему-то был без коляски. В остальном же всё было, как обычно. Его жена с крашеными волосами и ярким, несоответствующим
