зверья, ты обязан позаботиться о моем пропитании. Где тут камбуз?
С ответом Идас замешкался, явно обдумывая, чего бы потребовать от меня взамен (к примеру, ответов на семь вопросов об Урд, а после он, так и быть, укажет мне путь), но тут же сообразил, что, едва заикнувшись об этом, получит изрядную трепку, и, пусть довольно брюзгливо, объяснил, как добраться до камбуза.
Одно из преимуществ памяти вроде моей, сохраняющей все, не упуская ни единой мелочи, состоит в том, что в подобных случаях она вполне заменяет бумагу (может статься, других преимуществ у нее и нет). Однако на сей раз пользы она принесла не больше, чем в тот вечер, когда я пытался отыскать постоялый двор, руководствуясь указаниями лохага пельтастов, остановивших меня на мосту через Гьёлль. Несомненно, Идас, не по заслугам переоценив мое знакомство с внутренними помещениями корабля, рассудил, что считать двери и повороты с доскональной точностью мне ни к чему.
Вскоре я понял, что заплутал. Вместо двух расходящихся в стороны поворотов передо мной оказалось целых три, а обещанного трапа не оказалось вовсе. Вернувшись назад, я отыскал место, где (как полагал) сбился с дороги, и начал поиски заново. И почти сразу же очутился в широком, прямом коридоре – именно таком, какой, по словам Идаса, вел к камбузу. Рассудив, что на полпути отклонился от предписанного маршрута, но теперь-то иду куда надо, я в весьма приподнятом настроении двинулся дальше.
По корабельным меркам коридор этот действительно был изрядно широк и извилист. Воздух, вне всяких сомнений, поступал сюда прямиком из устройств, ведавших его циркуляцией и очисткой, так как пахло вокруг южным бризом в дождливый весенний день. Из-под ног вдаль тянулся не пол из странной зеленой травы, не решетчатые настилы (их я уже ненавидел всем сердцем), но полированные плашки паркета, погребенного под толстым слоем прозрачного лака. Стены – в матросских кубриках темные, мертвенно-серые – сделались белыми, а раз или два на глаза мне попались мягкие скамьи, придвинутые спинкой к стене.
Коридор свернул вбок – раз, другой, и дальше путь пошел слегка «в горку», хотя ноги несли тяжесть тела с такой легкостью, что в этом нетрудно было усомниться. На стенах появились картины, и некоторые из этих картин двигались, а на одной оказался изображен наш корабль, как будто запечатленный живописцем, находящимся где-то далеко-далеко. Не удержавшись, я остановился взглянуть на картину внимательнее и содрогнулся при мысли, как близок был к тому, чтоб самому полюбоваться им с расстояния столь же далекого.
Еще поворот… но на сей раз за поворотом оказался тупик: здесь коридор завершался круглой площадкой, окруженной кольцом дверей. Наугад выбрав одну из них, я переступил порог. За дверью обнаружился узкий проход, настолько темный после белизны стен коридора, что разглядеть удавалось лишь лампы над головой.
Вскоре мне сделалось ясно, что коридор привел меня к люку – первому люку, попавшемуся на глаза после возвращения на борт. Не успевший забыть о страхе, навеянном прекрасной и ужасающей картиной, я поспешил извлечь из кармана
