же взгляд на виварий внизу подтвердил мои худшие опасения. У кромки ледника покачивались тонкие, как паутинка, деревья; звонко пел струящийся со скалы водопад; кверху тянулся желтый, бесплодный склон песчаной дюны, а среди всего этого бесцельно бродило около четырех дюжин самых разных зверей. Понаблюдав за ними на протяжении дюжины вдохов, я заподозрил, что свободы они все-таки лишены, а еще полсотни вдохов спустя убедился в том окончательно. Каждому был отведен собственный – кому просторный, кому поменьше – клочок земли, и смешаться друг с дружкой они не могли, подобно зверью, содержащемуся в клетках Медвежьей Башни. Ну и странную же эти звери составляли компанию! Пожалуй, такой причудливой коллекции не собрать, даже прочесав все леса и болота Урд в поисках живых диковин. Одни из них лопотали нечто невнятное, другие, не мигая, взирали перед собой, но большая часть лежала неподвижно, словно в бесчувствии.
– Кто кричал? Что за шум! – рявкнул я, убрав пистолет в кобуру.
Конечно, то была просто шутка, предназначенная лишь для меня самого, однако в ответ где-то у дальнего края вивария жалобно заскулили, и я, огибая зверей узкой, почти незаметной тропинкой, протоптанной, как вскоре выяснилось, посылаемыми кормить их матросами, двинулся на голос.
Скулил тот самый косматый зверек, которого я помогал изловить в грузовом трюме. Стоило мне узнать его, на сердце стало теплее. С тех пор, как пинас увез меня из садов Обители Абсолюта на борт этого корабля, я чувствовал себя так одиноко, что вторая встреча со столь странным на вид зверем казалась едва ли не воссоединением с давним-давним знакомым.
Вдобавок сам зверек тоже заинтересовал меня еще во время ловли. Когда мы гонялись за ним, он выглядел почти шарообразным, а теперь мне удалось разглядеть, что на самом-то деле это один из тех коротколапых (да и телом не слишком длинных) грызунов, что обитают в норах – иными словами, нечто вроде пищухи. Короткую настолько, что ее существование оставалось лишь принимать на веру, шею венчала круглая голова, казавшаяся попросту продолжением округлого туловища, четыре коротких лапы заканчивались четырьмя длинными, тупыми когтями и еще одним когтем поменьше, и все это, кроме пары блестящих, черных бусинок-глаз, покрывала гладкая, серовато-бурая шерсть.
Зверек замер, не сводя с меня взгляда.
– Бедный ты, бедный, – сказал я. – Как же тебя туда, в трюм, занесло?
Двигаясь куда медленнее (очевидно, страх его отпустил), зверек подошел к окружавшей его незримой ограде.
– Бедный ты, бедный, – повторил я.
Зверек, совсем как пищуха, поднялся на задние лапы, а передние скрестил поверх белого брюшка. Белую шерсть до сих пор пересекали обрывки черных шнуров. Увидев их, я вспомнил, что точно такие же прилипли к моей рубашке, и подцепил один ногтем. Со временем изрядно ослабшие, шнуры рассыпались в прах, и те, что оставались на шерсти зверька, надо думать, мало-помалу отваливались тоже.
Изловленный
